19:32
===> Lamar Str
- Хорошо. Хорошо! Мы идём умирать. Ты уговорил меня, хэй. Но собак я не люблю, мне их кормить нечем.
Америка - злая страна, и она совсем не молодая, какой её принято считать уже достаточно долгое время. Она старая, грязная, безжалостная и тоскливая. Она всегда была такой, ещё до Судной ночи, до всех президентов, индейцев и прямоходящих приматов, положивших начало человеческой популяции на материке. Зло всегда было здесь, оно ждало долгое время, и вот, наконец, оно вырвалось наружу. Нигде и никогда, ни в какой другой стране человечество не доходило до такого абсурда, как в Америке. И, что самое интересное, американцев, кажется, это устраивало. Ведь всюду копы, копы помогут. Копы с глазами цвета старой и линялой фланелевой рубашки серого цвета. Копы - наши друзья.
- Здесь никого нет, - мальчик встаёт, как вкопанный, у подножия эскалатора и бездумно глядит перед собой на пустую платформу. - Если что-то рванёт, мы навсегда останемся погребёнными под несколькими тоннами каменного дерьма вперемешку с землёй. А потом нас съедят крысы.
Ещё нет никакой другой тоски, которая могла бы сравниться с американской. Её нельзя увидеть, нельзя понять, равно как и разобраться в том, откуда она берётся. Но такие ребята, как Артур, буквально пропитаны ею с ног до головы. Кто-то скажет, что это просто "кокаиновая депрессия". На самом деле это настоящая американская болезнь, которой подвержены все проживающие в Штатах. В той или иной степени. Эта болезнь сейчас не даёт ему довериться обкуренному лихим китайским зельем, потому что мальчик наверняка завидует мужику. Этому парню хорошо, у него задымлен мозг, хотя он неплохо соображает для своего состояния. А Артур голоден, хочет пить, и у него болит голова, сменяя своим тупым нудящим гулом настроение в минуту по нескольку раз. Ему становится так же тошно от этого непостоянства, как на кружащейся карусели. Хочется оттолкнуть мужика в сторону, желательно на рельсы, и пойти куда-нибудь. Наверх. Чувство собственной беспомощности порой страшнее мысли о том, что дома почти что не осталось джанка. Наверху нет ничего хорошего, и "на улице опасно". В эту ночь отменили друзей, потому что противный вежливый голос из динамика возле магазина с японской техникой сказал: "все службы экстренной помощи будут недоступны до семи часов утра следующего дня". Копов ждать не от куда. У наркоманов, как известно, не бывает шизофрении, то есть, самим своим кастрированным состоянием они обязаны постоянному приёму тяжёлых психотропных веществ. Из курса общей психиатрии Артур помнит то, что это связано с подавлением затылочных долей мозга, в то время как лобные практически лишены содержимого. Морфий же вырабатывает противоядие, не дающее такому состоянию развиться и поглотить человека целиком. У наркоманов своя шизофрения. Интересно, в правительстве не хватило денег на морфий? Или на джанк? Может, вколоть им по разику, чтобы заставить наполниться их сраные лобные доли чем-нибудь более человечным, чем демократия? Всё это время Артур угрюмо молчит, мечась между желанием сигануть вниз на находящиеся под напряжением рельсы, столкнуть на них сопровождающего и дождаться наконец поезда. Электронный диспетчер клятвенно заявляет уже добрые пять минут о том, что поезд номер 163 прибудет на станцию через минуту. Снова это тошнотно-липкое ожидание. На улицах наверняка вовсю буйствуют рок-н-ролльные хулиганы. Они врываются в импровизированные Лувры, чтобы плеснуть кислотой в лицо первой встреченной Моне Лизе. Открывают зоопарки, тюрьмы и сумасшедшие дома. Улицы вскоре наполнятся живым месивом из не-принявших-вовремя-морфий шизофреников. Может быть, среди них вскоре окажется и сам Артур, когда всё же доберётся до дома и примет свою дозу против сумасшествия.
Скоро все рехнутся в этой импровизированной Свободии. А поезд тем временем приходит с опозданием на 15 минут. Автоматические челюсти дверей пускают всех, но никого не выпускают, так как вагон, на удивление, совершенно пуст. Может тоннели едят случайных пассажиров? Так или иначе мальчик вынужден зайти внутрь, и он как можно скорее проскальзывает на пустое сиденье в дальнем углу капсулы-вагона, будто бы пытаясь отыскать для себя безопасное пристанище на ближайшее время. На самом деле это не сработает. Разве его оставят в покое?
- Послушай, - он тычет пальцем в пресс простоМакса с таким остервенением, будто хочет продолбить в его мясе дырку. - Я не знаю, что бы тебе рассказать хорошего, поэтому буду молча думать о том, какое дерьмо нас ждёт впереди. А также считать, сколько пролётов нам удастся выжить, пока нас не сожрёт один из тоннелей. Или спать. Давай придумаем вместе, что здесь уместнее.

- Эй, мужик, ты чего это?
Проще было бы спросить, вьётся ли флаг звёздный над свободной страной, потому как на такие вопросы обычно никто не получает вразумительных ответов. Ему не пристало докапываться до каждого с восклицанием «как дела?». Достаточно всего того дерьма, что ему придётся испытыть, пока они будут ехать. Но всё-таки, что с лицом у этого парня? Какого хрена на нём отразилась вселенская печаль? И что за внезапные нежности? Мальчик в подозрении вжимается в спинку сидения и упрямо не хочет смотреть в сторону своего соседа по вагону. Поезду. По метро. Почему-то он уверен в том, что в этом проклятом составе нет ни души. Обычно машинисты не представляют для остальных никакого интереса. Просто мебель, которая водит вагоны. Мебель виновата в том, что кто-то опоздал на работу. Вы когда-нибудь пробовали пнуть стол? Голова ударяется о поручень в тот момент, когда всё тело, укачеваемое плавным ходом поезда, начинает погружаться в дрёму. Он обалдело раскрывает глаза и начинает тереть намечающуюся шишку. Вроде обошлось. Этот мужик всё ещё здесь, значит, они ещё не приехали. Мальчик снова пытается закрыть глаза, но так как он не хочет новую шишку, держит их полуприкрытыми, из-за чего мир теряет очертания, превращаясь в какое-то подобие мазутного следа в луже. Собственно – это одно и то же. Мир-мазут и мир-дерьмо, каким бы он чётким не был. Выйди он сейчас на улицу в Санта-Монике, его тут же пришьют националисты, любящие глумиться над гомиками по четвергам и субботам. Сегодня у них свой особенный день благодарения.
- Слушай,  ты реально хочешь тащиться за мной в такую дыру?
Слова тонут в общем гуле тоннеля, становятся совершенно неважными, потому что если бы они что-то значили, то их обязательно бы расслышали. Секунд пять они осознанно пялятся друг на друга, как ошалевшие от своего собственного отражения животные, затем мальчик отворачивается, чтобы придумать, что ему ещё сказать.
- Я тупой, конечно, поселился в самом пропащем районе ЛА.
Ещё тупее только его высказывание, на что он просто пожимает плечами, как будто не было ничего, снова отворачивается и начинает теперь уже бессмысленно глядеть за черноту за стёклами. Никогда не стоит оглядываться, чтобы проверить, преследует ли тебя кто. Интересно, сколько раз за сегодняшнюю ночь он оглянется?  Глупый вопрос. На этом умозаключении сознание мальчика всасывается в вихрь сна, подкреплённого голодом и постоянным клацаньем круглых наточенных лезвий о вены рельс. Его тело кренится куда-то вбок, минуя ствол поручня и спасая от ещё одной шишки, из-за чего он с изяществом дойной коровы из кардебалета падает головой на плечо эймужика по имени простоМакс. Всё лучше, чем ничего.
===>Metro Station

Отредактировано Arthur Hell (2014-08-05 23:40:14)

>>>>> White Lotus

21:15

От одной мысли о том, что он делает что-то не так, становилось тошно. На самом деле ему не престало бы думать о том, что его ждёт из-за того, что он занимается слегка «не теми» вещами, потому как не было никаких писанных и неписанных правил насчёт его образа жизни.  Нейт жил и действовал, как хотел. Если ему взбрело в голову вытащить девчонку во время Судной ночи и поселить её у себя, значит, так тому и быть. А правильно это или нет – не ему судить. Гару бы на его месте умер от угрызений совести и внутренних колупаний. Для вервольфов подобные исключения из правил идут вразрез с Литанией, да и в целом природа оборотня противится присутствия Осквернителя вне зависимости от того, «хорошая» особь или однозначно «плохая», подравшимся же с Гару Фера было наплевать на всё вышеуказанное. Породе Нейта – тем более. Одиночки вообще живут в каком-то особенном собственном измерении, диктуя собственные правила и возводя особенные законы. Словом, веркот нашёл для себя оправдание, и дышать для него стало куда легче, чем в тот момент, когда он, крадучись, заходил в двери пустынной станции. То, что он увидел, было слегка непривычным – грязь по углам, перевёрнутые урны, погнутый стенд для ежедневных газет, слишком яркий непоглощаемый свет. И ни души, нигде. В кассах людей, само собой, не было, работали только автоматы по продаже билетов, и они, о, чудо, были целы. Видимо, ещё не дождались радикалов, готовых отрезать людям путь к свободе. Как-то здесь было неестественно холодно, из-за чего возникало желание поскорее разобраться со всеми делами и впустить Клэр (она представилась, видимо, просто из вежливости, хотя Нейт не спрашивал её имени) в свой дом, запереться изнутри и быстренько улизнуть через окно по делам. У него впереди была длинная ночь, и своим присутствием на улицах он подписывался на звание живой мишени. Но он же был Штормоходом. Этим ребятам плевать и на правила, и на последствия. Самодовольно скривившись в ответ на свои спонтанные мысли, он снова поправил очки, после тут же сменился в лице, непонимающе глядя на то, как девушка протягивает ему билет. Интуитивно он понимал, что таким образом вампир хочет его отблагодарить, но всё его бескорыстное существо встало на дыбы и яро противилось такому повороту событий. Нейт бы так и стоял до второго пришествия, если бы из транса его не вывел знакомый голос. Клэр что-то говорила ему, но он, сурово промолчав, преодолел турникет и всё так же молча пошёл к эскалатору. Только на платформе к нему вернулся дар речи и прежнее настроение.
- Сегодня такая ночка, что можно позволить себе всё, что угодно, - отчасти виновато за своё поведение улыбнулся оборотень. – Даже слегка загрузиться по непонятным причинам.
Люди либо успели добраться до своих домов, либо не доверяли метро вообще, но никто так к ним и не присоединился в тот момент, когда у края платформы замер 163-ий состав. В вагоне, помимо них, было ещё пять человек: пожилая пара и трое прилично одетых студента – две девушки и юноша, но все пятеро предпочитали делать вид, что не замечают друг друга. Нейт никак не среагировал, предпочитая держать свои выводы при себе, но мысленно про себя отметил, что будь они сейчас на улице под обстрелом, они бы не стали вести себя так независимо.
- Хорошо, что поезда всё же ходят. Беда бы была, если бы мы вынуждены были идти по рельсам, - сверху вниз заметил оборотень, наклоняясь к собеседнице, чтобы та его слышала сквозь гул движущегося поезда – садиться он не стал, сочтя нахождение в вертикальном положении более выгодным на возможность возникновения чрезвычайной ситуации. -  Я не слишком хорошо знаю подземный город.
Снова отстранившись, Нейт занялся своими мыслями. Его район был достаточно тихим и в мирное время, сейчас же там должна стоять вообще мёртвая тишина – большинство жителей голосовало «за» проведение зачистки, что было совершенно неудивительно. Тем, у кого есть деньги, но нет собственного мнения, проще подчиниться правительственному натиску, чтобы не потерять свои миллионы. В противном случае, сейчас бы по ним стреляли подростки, развлекающие себя тем, что охотятся на бездомных жителей мегаполиса. И потому, что подавляющее большинство людей всё же имели при себе и системы безопасности и статус, превышающий черту «среднестатистический гражданин», за отсутствие вооружённых столкновений в районе можно было ручаться. Оставалось всего ничего – добраться, и, желательно, невредимыми.
- Отвечая на твой вопрос, - Нейт подгадал время, когда девушка смогла бы его услышать, - да, ты можешь остаться. Только потом тебе всё равно придётся искать другое убежище. Извини, я не рассчитывал на то, что у меня вдруг внезапно появится сосед.
Через две остановки вышла пожилая пара, поэтому в вагоне осталось снова пять человек. Подозрительно глянув в сторону вдруг оживившихся подростков, веркот нахмурился. Нет, он не ожидал никакого подвоха от этих детей, но всё-таки их поведение в нынешних условиях заставило слегка насторожиться. Надеясь на то, что всё обойдётся, он отвёл взгляд и принялся невидяще изучать им карту метрополитена.
[NIC]Nathan Heisenberg[/NIC]
[STA]ist auf dem Tank[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/JM6d.png[/AVA]