Владислав немного успокоился. Похоже, с пленниками пока не будут делать ничего дурного. Священник, хоть и не ответил на вопрос об обвинениях, был согласен выслушать его исповедь. Он казался весьма приветливым, хотя первое впечатление могло быть обманчивым. Язвительная реплика, заготовленная Паскевичем на случай чужой негативной реакции, исчезла. Но появилось другое чувство. Он ощущал себя так, будто должен шагнуть в пропасть. Ему было страшно – но страх нельзя было показывать. Довериться врагу, расписаться в собственной слабости ради того, чтобы выиграть еще немного времени – или не такому уж и врагу? Оставив колебания, Владислав опустился рядом, стараясь держась прямо и без малейшей робости, хотя получалось это неважно.
- Ваше Преосвященство... дуэли не будет. Едва усмирили люпина. Он порвал этих кровопийц просто в клочья! Никогда такого не видел! Что нам делать?!
Владислав с интересом посмотрел на вошедшего. Это немного отвлекло его.
«Сородичей стравили с люпином…Дуэль. Арена. Что бы это могло значить?»
Можно было рискнуть, спросив, но поймут ли его? К тому же, инцидент скоро оказался исчерпанным - по крайней мере, пока. Священник вновь посмотрел на Владислава, и тот, глядя ему в глаза, заговорил. От волнения у него проступил румынский акцент:
- Я родом из Валахии, был когда-то крещеным... давно. Знаете, святой отец, как я стал таким? На мое поместье напали турки. Нужно было спасать жену, и я отослал с ней небольшой отряд, а сам заперся в доме. Врагов было слишком много. Меня ранили в живот. Я умирал долго и мучительно. Умолял, чтобы меня добили, надо мной только смеялись…
Он на мгновение прикрыл глаза, а затем продолжил:
- Очнулся от того, что меня держал за руку странный и властный господин, который до этого частенько бывавший на собраниях в бухарестском клубе и слушавший мои жаркие речи о том, что нужно нам всем отринуть условности, объединиться и дать отпор врагу. Его звали Виктор. Я не сразу понял, что стал…другим. Неживым. Только после того, как отомстил за свою смерть. А затем Виктор стал учить меня новой жизни. Он казался мне таким сильным, мудрым…Он открыл мне Власть и ее суть.  Управление чужими умами и сердцами. Изменение всего мира к лучшему. Он дал мне новую веру. Он был моим Солнцем в бесконечной Тьме. Мы, подспудно влияя на правящий круг, добились того, что наша страна смогла дать отпор врагам. Затем появилась другая опасность. Саббат. Вампиры-монстры. Твари из ночных кошмаров. Он отправил меня на рубежи с отрядом таких же молодых воинов, как и я, чтобы защищать Родину. Сам Виктор уехал во Францию, чтобы помочь с подкреплением.
Владислав ненадолго замолчал.
- Там, на рубежах, было страшно, даже в первый раз. Но мы одержали верх. Я вскоре вернулся в Бухарест, праздновать победу, искать новые связи… И встретил там очень красивую девушку. Ее звали Роксанна. Да, она оказалась Сородичем. Это была даже не просто любовь, а какое-то помешательство. Все было так внезапно, ярко...Потом она исчезла, как будто растворившись в ночном тумане. А я искал ее, долго. Я рассказал об этом Виктору, когда тот вернулся. Он посмеялся, сказал, что это скоро пройдет. Потом он снова отправил меня на рубежи, правда, уже с отрядом, а сам снова уехал в Европу...
Паскевич нервно провел руками по волосам, заложив длинные пряди за уши. Затем, положив руки на колени, продолжил:
- Во второй раз я попал в ад. Представляете, крепость, нас трое, а за стеной полтора десятка тварей, каждая из которых может тебя уничтожить и не заметить. Попал в плен, там…было еще страшнее, потом меня обменяли. После возвращения Сир, то есть Виктор, увез меня в Германию, чтобы я немного пришел в себя. После этого мы начали ссориться…
Владислав непроизвольно вцепился пальцами обоих рук в скамейку, так, что слегка подгнившее дерево вонзилось ему под ногти.   
- Он оскорблял меня, высмеивал, называл "истеричным", "слабовольным дураком". Он хотел, чтобы я отринул все человеческое. Чтобы не брал кровь обманом, а убивал людей спокойно, без сожаления, чтобы относился к ним как к скоту, чтобы вместо любви в моем сердце был лишь трезвый расчет и Власть. Чтобы я стал частью этой Власти. А я не хотел… Ссоры были такими сильными, что я перестал чувствовать того, с кем говорю. Это сейчас  называют «эмпатической слепотой». Во время одной из таких ссор он меня прогнал. Я ушел. Пытался жить сам, через знакомых людей завел свое дело. Появились друзья, одного из них я сделал своим гулем, то есть стал кормить своей кровью. Пришла другая беда – фашизм. Я создал румынское подполье. Мой Сир, вкупе с другими Сородичами клана Вентру, в тот момент был на стороне Гитлера. В общем, долго мы не продержались. Он призвал меня, сказав, что если я не приду, всех моих друзей заберет гестапо. Я пришел. И тогда он приказал мне у него на глазах застрелить своего гуля, который стал мне как брат. Его звали Мирча. Знаете, что я сделал? Мирча выстрелил в меня...
Он, разжав пальцы, замолчал, глядя в пустоту перед собой.

У Паскевича и в мыслях не было ни нападать на священника, ни пугаться креста – ему было вовсе не до этого. Еле справившись с обуревавшими его чувствами и силой заставив себя разжать пальцы, так, что костяшки легонько хрустнули, Владислав продолжил, уже спокойней, но акцент все равно предательски выдавал волнение:
- Потом…Меня казнили по вымышленному обвинению, обескровили. Очнулся около двадцати лет назад. Долго скитался по улицам, отбил у банды нацистов двух парней, а нападавших…Сами понимаете. Я старался обойтись без жертв, но один из тех бандитов умер в реанимации. Встретил Матиаша, совершенно случайно – тогда его еще звали Ласло. Брат его отца, как оказалось, был Мирчей, Мирчей Таубером. Тем самым. Мир тесен. Мы с Матиашем стали друзьями, защищали наш Бухарест. Потом его забрала полиция, за превышение самообороны. Я пытался найти способ вытащить его. Нужно было нанять адвоката. 
Впервые за все время их общения Владислав слегка улыбнулся:
- Мне повезло. Волею случая я спас одну женщину от насилия и смерти – она оказалась совладелицей крупной фирмы. Узнав, что мне негде жить, она устроила к себе на работу в охрану. Пришлось лгать, что у меня частичная амнезия и осложнения от лучевой болезни, что мне нельзя на солнце. Мне поверили, сделали документы. Адвокат вскоре нашелся, я сумел убедить его защищать Матиаша. Того оправдали. Потом открылся филиал нашей фирмы в Америке. Мы с Матиашем переехали сюда. У него дома умер отец, к тому же, он стал догадываться, и мне пришлось рассказать всю правду. Он сам согласился стать моим гулем, даже уговаривал меня. Вначале здесь было трудно. Долина принадлежала нашим врагам, к тому же, в ней бывали и люпины. Мне пришлось много работать. Защищать землю, помогать строить дома, разбираться в новом деле – и скрывать свою суть. Я понял – нужно пробиваться наверх. Судьба ведь не напрасно наделила меня даром убеждать других. Я хотел направить этот дар во благо.
Стало спокойней. Завод разросся, я стал управлять всей второй сменой. Отстроили два жилых корпуса– просторные, удобные, мой дом, нашли хорошую охрану, возвели надежный забор, закупили новое оборудование. Создали  благотворительный фонд, при нем маленький медцентр и пункт переливания донорской крови. Я стал подбирать каитиффов, учил их жить. Сородичи поначалу думали, что я карьерист и выслуживаюсь перед Князем, потом привыкли. Мало ли у кого какие причуды.
Затем он слегка нахмурился и отвел взгляд в сторону. 
- Пришла новая власть. Мне пришлось много лгать, часто идти на сделки с самим собой. На публике изображать одно, дома быть другим. Скрипя зубами, закрывать глаза на несправедливость, чтобы не допустить несправедливости еще большей. Политика грязное дело, но кто-то должен им заниматься. Хорошо, что хотя бы с люпинами заключили перемирие, оказалось, что я могу с ними говорить.
Невесело усмехнувшись, он заглянул в глаза священнику:
- Простая мечта – чтобы был свой дом, а за окном горы и поля, чтобы было свое дело, чтобы не было войны, чтобы тебя уважали и любили, что в ней плохого или греховного?..
Внезапно Владислав ссутулился, будто тяжелый каменный свод мог его раздавить. Предстояла самая сложная часть исповеди. Надтреснутым голосом он продолжил, машинально поглаживая изорванную куртку и глядя себе под ноги: 
- Сегодня…Я своими руками перечеркнул все, чего достиг и потерял всех своих близких. Роксанну, Матиаша… Еще одного верного друга…Из-за меня погибли невинные…Мы с Матиашем искали тех, кто вероломно нападал на людей, которым я делал добро. Напрасно, сделали только хуже…
Тем же глухим, надтреснутым голосом он продолжил после короткой паузы:
- Роксанна нашлась, три года назад. Все вспыхнуло, как раньше. Но я теперь был…не в том статусе, чтобы открыто встречаться. Этой ночью она попала в беду. Я с друзьями бросился ее спасать. Вытащил ее из клуба в Комптоне, но на выходе во дворе оказался Саббат, и случайные свидетели. Я сказал напарнику, тот бросил во врагов светошумовую гранату. Жертв не должно было быть. Но что-то пошло не так, здание загорелось. Роксанна истекла кровью у меня на руках.
А знаете, святой отец, что самое страшное? Мне все равно. Ни стыда, ни сожаления. Словно вырвали сердце, а в груди не осталось ничего, кроме холода и боли...
В последних его словах сквозила горечь и отчаяние. Остекленевшим взглядом Владислав смотрел в пол, машинально теребя "молнию" одного из замков. В какой-то момент он почувствовал, что в кармане куртки лежит бумажник. Похоже, не заметили при обыске. Достав его, Владислав глухо произнес:
- Вы не подумайте, святой отец, это не взятка. Просто мое жалование. Хотел купить оружие ребятам...Не успел. Здесь много денег. Отдайте пострадавшим людям, это меньшее, что я могу для них сделать. Пин-код.
Процарапав ногтем на коже бумажника четыре цифры, он вложил в руки священника деньги.
- Клуб называется "Адмирал Дункан". Его покажут завтра во всех новостях. И...у меня еще одна просьба.