Начало игры,
21:40.

Если кому-то однажды захочется сбежать от всего мира, то где гарантия, что мир сам не захочет сбежать от всего, что привычно его окружает? Вряд ли натерпевшийся сполна от привыкших во всём и всегда обвинять жизнь, этот мир станет дожидаться, когда благоразумие каждого из ныне населяющих его возьмёт верх над глупостью и обратит свой взгляд внутрь себя, дабы отыскать глубинные первопричины хаоса, зародившегося не за, а вопреки. Вначале всего не было ничего. Только первозданная злость, исходящая от неизведанной прежде действительности. Это был мир, когда любая тень угрожала кончиной случайному путнику. И как же нелепо, как странно было осознавать, что всё возвратилось. Не было страшно. То ли дело в постоянной жизни подле собственных страхов, чудовищ, скрытых за протяжёнными земляными стенами Лабиринта, или же стылыми коридорами Замка, такими затхлыми, что ни один факел не в состоянии прогореть там более трёх минут, это ли близость с мрачным лесом, подпирающим небо своими вершинами, и Мучителем, затаившимся в чаще - не было достоверно известно, что послужило причиной такой внезапной решимости и мужеству. Однако смысл существования человеческой жизни таков, что даже отчаявшийся самоубийца возьмётся за нож, чтобы колоть всех, кто рискнёт посягнуть на его жизнь, ведь воля вверена в его руки, а не в ладони чуждых ему мучителей. Только он узнал о том, что безумие верхов власти достигло своего апогея, как желание выжить любой ценой этой ночью  захлестнуло его целиком с такой силой, что самому ненадолго сделалось дурно от всего на него обрушившегося. Он искал избавления сегодня вечером, когда на предпоследнем рейсе поехал за городскую черту, чтобы предаться безраздельному одиночеству на берегу океана на диком пляже. Он нашёл его, когда проезжающие мимо беженцы пытались скорее скрыться от той угрозы, что ещё только-только просыпалась во чреве огромного спрута мегаполиса. Неизвестно скольким удалось покинуть Лос-Анджелес до того, как на него пала душная и пряная тьма, сотканная из звуков выстрелов, запахов крови и пота, страха и голода, жажды жизни и тщательно подавляемой многие годы агрессии. Одно было лишь понятно доподлино - пришла пора возвращаться и как можно быстрее, чтобы успеть доказать себе самому, что он хоть и жалок, но имеет право на лучшую жизнь. Право на очищение от прежних страхов и предрассудков.
Франц спешил так, будто бы боялся припоздниться к главному действу. Загород он выехал без всего, посчитав благоприятным для своего уединения отказаться от телефонов, собственного транспорта, радио - всего. Когда он покидал Лос-Анджелес, мир вокруг жил своей привычной жизнью, предпочитая не замечать мелочей, складывающихся для них в роковое число. Теперь их судьбы в чьих-то чужих руках. Руках тех, к кому относится сам Франциск. Пожалуй, от него зависело многое, и он это осознавал всем своим существом, - едва ли выбравшись из холодной воды океана на берег, он впервые за долгое время почувствовал, что замерзает совсем как живой человек. Ни одна машина не ехала в город. Автобусы больше не желали ходить - им было запрещено законом на 12 часов. Был шанс добраться до города, положившись лишь на себя самого, но то было чревато, что на границе Франц упадёт без собственного сознания, и на пределе возможностей того чудовища, что однажды чуть не отобрал у него вечность, проложит себе дорогу до дома. Легко мотнув головой, он отогнал от себя эту идею и зашагал вдоль поросшего пожухлой под солнцем травой шоссе, надеясь подхватить по дороге хотя бы одну-единственную попутку. Ведь кто-то жаждет веселья этой ночью. Не может быть, чтобы никто из Них не захотел расквитаться с давнем врагом. На повороте юноша замер, всматриваясь во всё ещё светлое небо, на фоне которого вырисовывались очертания заброшенной с виду церкви. Кажется, среди Основателей есть и Охотники? Об этом шептались при Дворе с момента становления Доусон Князем. Что ж, пожалуй самым главным страхом для всех действительно являются перемены. Франц не боялся меняться. Сегодня уж точно нет.

Не стоит никому доверять безраздельно, в особенности, если вокруг тебя столь стремительно сгущаются тучи, что ты даже не успеваешь проследить за изменениями. Непогода была неминуема, и отрицать кровопролитие было бы так же неразумно, как игнорировать озоновый запах и вспышки молний, списывая всё на то, что гроза пройдёт мимо и никого не заденет. На секунду даже становится интересно: вымокнув до нитки, они также возьмутся всё опровергать? Ради верно заданных самому себе вопросов стоит прожить близлежайшие десять часов с достоинством, чтобы после долгого пути сквозь непроглядную чащу с обступающими со всех сторон мрачными фигурами деревьев забрать свою заслуженную награду. Это хоть как-то разноображивает жизнь отчаявшегося лентяя, каковым себя считал сам Франц. Где-то неподалёку от шоссе раздался звук, оповещающий сонный лес о дорожной аварии. Тогда вампир снова сбавил шаг, настороженно прислушиваясь к зазвеневшему от напряжения воздуху, но ничего не сумел вынести для себя из этого требующего большого мастерства занятия, а посему продолжил свой путь, слегка ускорившись и по старой привычке сунув руки в карманы своих брюк. Так его корпус приобретал особую устойчивость, которую было бы непросто нарушить кому-то вторгающемуся в крохотный мир лабиринтов. Город был многим ближе, чем казалось ему с самого начала своего пути, но всё равно отталкивал своей громоздкостью и кровожадным гостеприимством. Прежняя решимость исчезла после первых двух поворотов. Он вновь почувствовал себя слабым и брошенным, не готовым бросить вызов такому чудовищу, что дожидалось его в мегаполисе. На третьем повороте неподалёку от перекрёстка   он и вовсе растерял уверенность в себе, привычно съёживаясь в обществе гарпии, хоть и не убавляя при этом в осанке. Опустивший плечи в присутствии дамы джентльмен выглядит довольно жалкой пародией на мужчину. Франц мог позволить себе такую слабость в любую другую ночь, но только не сегодня, не в тот туманный момент, когда от любого случайного действия зависит не просто чья-то судьба - собственная жизнь, обретающая особую ценность лишь в тот момент, когда ей начинают угрожать напрямую, не таясь за улыбками и пожеланиями долгих лет процветания.
Мэриан, как и Франциск несколькими минутами ранее, была настроена крайне решительно - она шла уверенным шагом наперерез своему Сородичу, улыбалась, оставляя дующему в лицо вечернему ветру шлейф из запаха крови, копоти и слегка застоявшегося сожаления. Он до сих пор не выучился читать мысли, что ему, собственно, было совсем ни к чему - своих роев-паразитов порой хватало сполна, - но весь вид, осанка и сытый блеск глаз говорил лишь о том, что мисс Норт достигла ещё одной некогда намеченной цели. В такие моменты она была сродни раскрывшемуся по весне цветку. Ещё не увядшее и готовое с восторгом созерцать новый мир вокруг существо. Франц был не прочь такой компании, но его и без того нестабильное состояние духа могло в конечном итоге сыграть неприятную штуку с ними обоими.
- Это забавно. Я имею в виду то, что сейчас едва ли назрело в городских стенах. Все люди больны, и однажды их тяждущий долгие годы нарыв должен был вскрыться под уверенным скальпелем знающим своё дело лекаря, - вампир блуждающе улыбнулся, подавая спутнице согнутую руку в локте. - Наверное, это волнительно. Я не сумею рассказать всего, что я думаю по поводу этой "затеи". Стоит надеяться, что наша общая цель оправдает подобные средства.
В самом же деле Судная Ночь не вызывала в нём ни единой светлой эмоции, заставляя скорее переживать по нескольку раз сильнее, нежели в обычное время. Осознание всегда приходит позднее потрясения, которое он пережил так незаметно и равнодушно, что сейчас испытал чувство, в чём-то напоминающее страх за свою состоятельность.
- Это Ваша работа? Я слышал, как какой-то крупный объект угодил в кювет неподалёку отсюда... и Вы пахнете чьим-то горем. Впрочем, - Франц пожал плечами, на всякий случай доверительно накрывая ладонью женские пальцы, - впрочем, сегодня это не должно заботить того, кто имеет достаточное представление об окружающем мире.
Лос-Анджелес всё ещё привычно сверкал впереди, когда двое Сородичей слегка сбавили шаг, впрямь превращая свой путь в поздний, но приятный променад.
- Вы думаете, что сегодня многие нарушат предписание Основателей? О том, что этому городу герои не нужны. Я смею надеяться, что многие вопреки здравому смыслу и послушанию всё же рискнут что-то сместить в привычной природе современного смертного существа. Да... всё же об этой затее я хотел бы думать, что она направлена на то, чтобы из статуй превратить их в волков. Тогда в человеке будет многим больше искренности, чем когда-либо прежде.

Мэриан Норт была настоящей леди до кончиков ногтей. С друзьями она была мила, с врагами - холодно-вежлива. В ответ на оскорбление не опускалась до примитивной ругани, а лишь ставила нахала на место жестко и умело. Кстати сказать, порча платья из дорогого кашемира считалась за оскорбление. При чем, весьма грубое.
- Ты цела? - звенящую от удара о камень голову обхватывают чуточку слишком крупные ладони, взгляд голубых глаз фокусируется на перепуганных зеленых очах Франциска и мгновенно мрачнеет. Ей стало несколько брезгливо от того, что к ее лицу прикоснулись таким нахальным образом, но искреннее беспокойство со стороны младшего подчиненного смазало негатив, потому Мэриан благосклонно приняла помощь Франца и совсем по-женски оперлась на его руки, вставая.
– Будь осторожна, и мы с этим справимся.
Мэриан скромно улыбнулась - ровно настолько, чтобы дать понять, что с ней все в порядке, и она доверяет Франциску их дальнейшую судьбу. Ей даже не нужно было присматриваться, чтобы определить, что все четверо в сбившей их машине - обыкновенные люди, от них точно так же кисло пахло страхом, как и от тех несчастных, коими гарпия смогла не так давно уютно отужинать. Сейчас пришла пора Франца насытиться, сам формат ночи располагал к такому. Лишь присутствие среди смертных того, кто владел навыками убийства не-мертвых, не давало ей спокойно присесть на камень и заняться своим маникюром, дожидаясь, пока ее доблестный рыцарь не сделает всю грязную работу.
Но с каким удовольствием Мэриан наблюдала за Францем! Он не переоценил своих способностей и занялся слабыми, гарпии оставляя того, кто был достоин поединка с ней. О, конечно, она не собиралась оставлять Франца один на один с четырьмя охотниками. Она поступила, как настоящая леди - легко и непринужденно оказала кавалеру поддержку с тыла. Внешне спокойная и холодная, как мраморная статуя, внутри Мэриан была едва ли не в ярости. Ее прическа была безнадежно испорчена при падении - жемчужная заколка затерялась где-то в кустарнике, а локоны беспорядочно рассыпались по плечам. Подол платья был разорван, неприлично обнажая ее бедро. Также потерялась ее сумочка, и Норт во что бы то ни стало должна была ее найти, когда все закончится.
А пока она немигающим взором смотрела на охотника, приближаясь к нему плавным, но быстрым шагом. Но только охотник ли он?.. Нет, нет. Он инквизитор, а, значит, противник куда более серьезный, чем кажется на первый взгляд. Глаза наглые и самоуверенные, от рук, кажется, так и несет стылой кровью детей Каина. Гарпия опасно сощурилась, подойдя достаточно близко, чтобы иметь возможность заглянуть в самую душу противника. Она могла бы сделать это и с того места, где ее оставил Франц, но инквизитор должен видеть ее во всей красе, когда падет перед ней в благоговении. Теперь она была для него не безымянный вампир, и даже не Мэриан Норт, она была Марианна, Великая и Смертоносная, а человечишка перед ней - жалкий и ничтожный.
- Я всё о тебе знаю, Джон Харт, - Мэриан учла, что сила ее психического воздействия может не подействовать так, как должна, ведь инквизиторы в этом плане весьма непредсказуемы. - Передавай привет своей жёнушке на том свете, я соскучилась по ней.
Сделав ставку на то, что этот выпад хоть немного собьет человека с толку, гарпия вмиг сосредоточила витэ на свою защиту, делаясь на некоторое время невосприимчивой к боли и более устойчивой к проклятому серебру. Далее - бросок вперед, и сильные, острые пальцы смыкаются на горле человека. Попался... Нет, не она убила жену Джона Харта, но и не настолько она принцесса, чтобы не сыграть на его чувствах. Наиболее человеческие существа уязвимы в гневе. Эту слабость многие переносят с собой и в мир мёртвых. Вторая рука перехватывает кисть человека с зажатым в пальцах колом. Его лицо краснеет, затем становится багровым, вены на лбу набухают, грозясь вот-вот лопнуть и отворить потоки крови. Но Мэриан не станет доводить до этого, ей мерзко и брезгливо пить его. К тому же, гарпия сыта. Потому, сжав пальцы еще немножечко сильнее и услышав долгожданный хруст, гарпия отшвыривает бездыханное тело прочь.
Еще трое... ох, уже двое. Жизнь одного уже плавно перекочевала во Франца. Мэриан мягко улыбнулась, подойдя к машине, с намерением извлечь оттуда еще одно перепуганное тельце, как будто доселе кровопролития ей было недостаточно.

Отредактировано Marian North (2014-07-26 22:58:26)

Некровавых сказок не бывает – каждая из них произрастает из глубин крови и страха. Ещё до того, как человечество выдумало себе Бога, оно с ужасом ожидало чудовищ, которые, не таясь, могли охотиться в ночи на любого случайного смертного. Это было тёмное время, и именно оно породило множество сказок, в которых нередко напрямую говорилось о существах, пьющих чужую кровь. Вряд ли кому-то известно, когда на Земле возник первый вампир, но то, что он вышел из мрачного Хтоноса и вселял ужас и благоговение во всех, кто служил ему пищей, как удав-заклинатель заставлял смотреть обезьян во все глаза на него, всегда можно было понять по сказкам. Выходит, что всякий ребёнок, который имел при себе знающих, что рассказать ему, родителей, с самого раннего детства готовился к грубой и безысходной взрослой жизни. Кто-то пытался его оградить от монстров, кто-то – запугать его ими же, дабы дитя знало, что его будет ждать за непослушание. Странная человечья природа – в мире, кричащем о том, что Бог умер, всё ещё жадно цепляться за память о живых чудовищах и гневливых языческих существах. Отпуская из рук чужое мёртвое тело, Франц почему-то думал, что и его жертву, когда тот был маленьким, пугали рассказами о том, что кто-то его поджидает в неосвещённых участках его детской комнаты. Может быть, он храбро лез с фонарём под кровать, чтобы прогнать темноту. Нет, Франц себя не считал кем-то величественным и достойным отдельной о нём истории – таковую заслуживала, скорее, Мэриан, - но часть того самого первобытного существа сейчас была в них обоих. Всё же внешняя оболочка для сказок различна. Когда он выбрался на обочину, весь встрёпанный и изумлённый тем, что ему удалось совершить, ещё один из смельчаков был мёртв. Ему было бы, конечно, жаль этих людей, но большим беспокойством отзывалось состояние его спутницы. Когда-то он слышал, что Вентру не считают достойным для себя подчиняться кому-то, даже если этим «кем-то» окажется Зверь. Но природа вампира неделима, как  и истина, и он не сумеет познать себя, если хотя одна его часть не окажется ложной. Что будет, когда её подведёт собственное самообладание?  Но его некстати явившиеся мысли прервало чужое отчаяние, выплеснувшееся на женщину с руганью и побоями.
- Ты не посмеешь ей сделать больно, - с силой рванув мужчину за волосы, он повалил того на землю с такой силой, что тело прочертило собой добрые пару метров. – Ты слышал меня? Убирайся отсюда, пока я не отправил тебя следом за твоими приятелями.
Франц мужался. Ему было достаточно одного раза, чтобы насытиться и понять, какой ценой обозначена их борьба со случайным противником. Пускай это впервые за долгое время дало ему шанс ощутить себя большим, чем просто птицей, запертой в клетке своего существования, но бессознательное желание вовремя сдаться вновь загнало его за прутья. Вампир – уже не человек. Вампир – отчасти человек, пускай внешне, но если в нём есть часть прежней силы, то он сумеет заставить себя вовремя остановиться, сбитый с толку чьим-то бессмысленным поступком. В ответ на подобный выпад он может лишь совершить более глупое и неуместное действие, чем его оппонент. Вернувшись обратно к машине и уж было решив, что пришло время отправить оставшегося пассажира в компанию к лежащему на земле, он замер, недоумённо вслушиваясь в слова молитвы. Религии, как и люди, приходят и уходят в небытие, оставляя после себя лишь горечь от осознания быстротечности времени. Но Франц помнил то, как когда-то очень и очень давно он хотел променять высшее образование на семинарию. Простояв ещё пару секунд в нерешительности, вампир наклонился, ловя ладонями чужое лицо и требовательным жестом заставляя смотреть себе в глаза.
- Послушай меня. Тебе больше ничего не грозит, а всё что ты видел – лишь страшный сон. Ты возвращаешься к себе домой. Ложишься спать. И спишь всю ночь до самого утра, а после очнёшься и поймёшь, что с тобой ничего не случилось. Всё хорошо, слышишь? Это всего лишь кошмар, который принесла тебе эта страшная ночь.
Выпустив лицо мужчины из рук, он выпрямился и отступил на шаг назад, давая тому беспрепятственно покинуть салон. Конечно, он наверняка не мог знать, доберётся ли несчастный до своего дома, может, погибнет в дороге – подобное действие наверняка обрекало его на горькую судьбу, - но сейчас для Франциска главным было лишь то, что удалось избежать очередного кровопролития. И, с другой стороны, негоже было отказывать осуждённому в последнем желании: он молил Господа сжалиться, и, быть может, эта мольба смягчила удар палача. Всё же Франц был очень жалок, раз позволил игрушке сбежать.
- Мэриан, нам пора уходить. Ведь мы не станем здесь надолго задерживаться? – его взгляд зацепился за бесхозный мобильный телефон, который секунду спустя уже был в его руке. Мысль о том, что подобное может сойтись за мародёрство, не успела его посетить. Гораздо важнее было повиноваться порыву, направленному на успокоения собственного эгоизма. Патрисия слишком долго не хотела отвечать на звонок, из-за чего его начинало беспокойно трясти. Может, что-то случилось? Он зажмурился и набрал номер ещё раз. Сейчас-то должно повезти. Должно же?..