Начало игры

20:00

Знакомство с городом начиналось уже... многообещающе - не успела Мара ступить на пропитанную запахом моря, выхлопных газов и лицемерия песчаную почву Города Ангелов, как в городе началось некое шевеление. И это шевеление заставляло внутреннего Зверя Цимисха нервно ворчать и прижимать уши. Неспокойно было в городе. Ой как неспокойно. Одно Мара знала точно - беспокойство вряд ли продлится более одной ночи, но судя по смутному предчувствию, идущему откуда-то изнутри, ночь обещала быть насыщенной.
И, как говорится, с корабля да на бал. Что-то готовит мне эта terra incognita?
У Лос-Анджелеса была своя атмосфера, своя аура, бешеная, кипучая, страстная, которая накатывала оглушающей волной и сбивала с толку - так зритель, сидя в первом ряду на симфоническом концерте, в первые секунды звучания creschendo глохнет и откидывается на кресло, изумленный, привыкающий к звуку. И не разобраться ведь в этой мешанине из звуков, запахов, отголосков эмоций смертных, похожих на сладковато пахнущую пыль, не привыкнуть в первые минуты.
Стрикс раздраженно дернула плечом и оглянулась, втягивая носом воздух. Улица казалась спокойной, практически пустынной,  только фонари слегка мигали - видимо, где-то на подстанции шли сбои. В голове невольно поплыли образы узких средневековых улочек. Мара криво ухмыльнулась уголком рта - кто бы знал, что всего-то через каких-то полтысячи лет на смену запыленным темным переулкам, где под ногами хлюпали помои и нечистоты, придет этакое великолепие.
Со стороны цимисх смотрелась, как прогуливающаяся женщина в длинном классическом пальто темно-серого цвета. И только самый внимательный наблюдатель мог бы заметить, что "пальто" на самом деле было живым - то, что было так похоже на пуговицы, обрамляющие ворот, рукава и карманы, было на самом деле крохотными черными глазами, периодически вращавшимися в орбитах. Со стороны не создавалось впечатления никакой аномальности, но было в облике Мары нечто, что неуловимо заставило бы стороннего наблюдателя напрячься. То ли эти "пуговки", то ли кожаные сапоги, которые слишком уж идеально облегали изящную дамскую ножку и соприкасались с асфальтом полностью бесшумно.
Цимисх едва ли не плыла над шероховатой поверхностью дороги, выступая с нечеловеческим изяществом, и с каждым шагом она все более и более чувствовала себя одной из законных хозяев этого места.
А камарильское отребье...
Пусть его гавкает.
В конце концов, из жалких шавок иногда получались неплохие прислужники. Ну... или улучшения для прислужников.
Или, в конце концов, предметы интерьера.

Начало игры - 17:21 - 22:22

До Банкер Хилл она добралась пешком от станции Юнион Стейш. Прогулка, само собой, была долгой и жаркой, но по мнению Триши, в последнее время начинающей питать здоровую страсть к пешим прогулкам, оно того стоило. Уже даже ничуть не беспокоило, что у неё нет машины. Ну разве что сегодня, и совсем немного (ровно настолько, чтобы позволить Трише ещё хоть вот столечко хотеть, но не до такой степени, чтобы заставить её хоть что-нибудь для этого предпринимать).
Судная ночь, насколько она не была бы опасной, не должна была нарушать привычный ход вещей. Миллер слишком сильно ценила свои мещанские привычки, чтобы им изменять. Засевшее между рёбер беспокойство она успокаивала аргументами, что "что-нибудь придумает". Наверное.

С периодичностью в три или четыре месяца, обязательно в среду (!), она навещала старую миссис Чандлер. Старушка любила цветы и хорошую компанию, потому что уже почти пять лет жила одна. Муж скончался, а их сын давно уехал из страны. Он был наполовину англичанин, но теперь жил в Брюгге со своей женой немкой и двумя очаровательными детьми. Миссис Чандлер по этому поводу говорила:
- Жена его настолько тихая, скромная и простая, что иногда её можно спутать с мебелью. С таким же успехом Ричард мог жениться на моём кресле, - в этот момент она всегда постукивала костяшками пальцев по подлокотникам своего кресла, изготовленного на какой-то немецкой фабрике. - Внуков я, конечно, не дождалась бы, но зато могла бы своими глазами посмотреть на то, как он сходит с ума от скуки, а не читать об этом между строк в редких письмах и открытках.
Триша не знала, насколько фрау Чандлер похожа на кресло, но зато ей было прекрасно известно, как хорошо её тёща готовит сладости (когда-то она с мужем держала кондитерскую). Поэтому в такие моменты, когда не знала, что ответить, Триша всегда пронзительно улыбалась и, кивнув на поданное угощение, словно невзначай замечала:
- Сегодняшние пирожные/кексы/печенья вышли на славу!
- Ах, моя дорогая, спасибо, что заметили, я заверну Вам парочку с собой.
И "парочка" выходила на целое блюдо, и сладости всегда клали в ту же корзинку, в которой Патриция приносила самые красивые цветы для миссис из своего магазина. Миссис любила незатейливые полевые цветы, она ставила их в красивую вазу, оформляя пространство вокруг простеньким натюрмортом. А ещё всегда спрашивала ромашки для своего чая.

В 17:45 лицо Патриции Миллер в отражении покрытого глазурью фарфора, за разговорами о Прусте вдруг изменилось. Лоб очертили короткие мимические морщинки, взгляд стал невероятно серьёзным.
- Знаете, миссис Чандлер, сегодня я ужасно боюсь.
- Чего же, дитя моё?
Вдруг истошно залаяла соседская собака. Миссис Чандлер хмуро поглядела в сторону, откуда исходил звук. Не раньше семи часов утра пса по кличке Филлмор, названного в честь 13 президента соединённых штатов, найдут мёртвым. Хозяева знали, что Филлмора терпеть не могут все соседи, потому что он постоянно лаял, и поэтому почти не скорбели, хотя дети были очень обижены.
- Не переживайте, Патриция, я попрошу пастора одолжить Вам сегодня машину. - Миссис Чандлер подмигнула мисс Миллер и протянула Патриции руку. Та охотно помогла ей подняться. Старческие колени ещё крепко удерживали старушку на ногах, но миссис Чандлер была очень приятна забота. На часах 18:03.  - Пойдёмте, дорогая, пастор нас, вероятно, уже заждался.

Всегда, когда она приходила в этот дом, то происходило это заведомо в одно и то же время, потому что миссис Чандлер могла выделить не больше часа между чашечкой чаю и визитами к преподобному, что живёт буквально за углом. Иногда Трише предлагалось сопровождать пожилую миссис, и приятный, чистый и образованный преподобный был очень к ней добр. Во время разговора он доверительно зажимал её ладони в своих артритных пальцах, шёпотом повествовал о том, как хорошо иногда бывает послушать Баха, обязательно в исполнении Гленна Гульда ("Ах, какой человек был... какой Гений, без скромности Вам скажу!"), о том, как он хотел бы сейчас выпить хорошего виски, и по-доброму жаловался на то, как плохо греет камин. А Триша покорно кивала, восхищённая, словно девочка, коллекцией пластинок старого пастора и его грамотной речью, и тем, как естественна и проста была его вера, и как естественен и прост был он сам.
По окончанию визита пастор провожал обеих дам к дверям, и если день был холодным, всегда заботливо накидывал на плечики пальто или шали, а шляпку подавал с улыбкой, от которой по воскресеньям растекался цветным тёплым сиянием сам Господь. Сегодня пастор, в дополнение к обычному своему прощанию, добавил: "Безопасной ночи, дитя моё".
Затем он поцеловал свои пальцы и коснулся ими лба Патриции, так же естественно и искренне, словно целовал икону. И одолжил ключи от своей машины. Триша улыбнулась и не смогла удержаться от того, чтобы поцеловать пастора в морщинистую щёку.
- И Вам безопасной ночи, сэр, и Вам!

Отредактировано Patricia Miller (2014-08-02 21:41:11)