пост Лоры Рихтер
В свете последних событий переезд из Нью-Йорка в Лос-Анджелес напоминал Лоре больше бегство крысы с тонущего корабля, нежели вынужденную меру. Отрадно было лишь то, что обошлось все без лишнего стрекота как со стороны Рихтер, так и Сородичей, с которыми прежде приходилось иметь дело. Женская интуиция вкупе с верностью и наблюдательностью бесценных союзников в лице Носферату спасли от Окончательной смерти, что сжала свою губительную хватку на горле нескольких соклановцев. Но «бесславный побег» - она именно так охарактеризовала попытку залечь на дно и скрыться во мраке Современных ночей – продлил не-жизнь лишь на неопределенный срок. Время, которое, как казалось ранее, всегда было подвластно Истинным Бруха, порой податливое под стать мягкой глине, вырвало свои поводья из рук представителей клана, вступая в права и задавая свой, жестокий ритм, отставание от которого сулило печальную участь. Благо, Рихтер пока везло попадать в такт и не оступаться.
С насиженного в «Большом Яблоке» места в Город Ангелов  ее гнало не только желание еще просуществовать в реальном мире, но и странное чувство, точную характеристику которому она не могла – да и не хотела – дать длительное время. Его можно было сравнить с хриплоголосой кошкой под дверью, что мучила своим присутствием и не желала уходить, продолжая собственной настойчивостью нарушать внутреннюю гармонию. Оно будило смутные инстинкты, отличные от тех, которыми принуждает руководствоваться Внутренний Зверь. И, в конце концов, вынуждало Лору подчиняться до сломанного ногтя от сцепленных на нем в раздражении зубов. Женщина расценила это, как обязательство, возложенное на нее принадлежностью к линии крови, отринув прочь то беспокойство, что свойственно повязанным не только кровно, но и духовно. Ей было проще и удобнее все представить именно в этом свете, даже более – это было правильно. По крайней мере, для нее. Женщина пусть и не горела желанием встретиться со своим Сиром, явно пережив бы без этой встречи еще полсотни – а то и более – лет, но она все же осознавала необходимость малоприятного свидания. И без того их малочисленный клан терял своих каинитов, будто иссохший цветок – лепестки, и личные претензии стоило хотя бы на данный момент, но отставить.
Разместившись на заднем сидении такси и скрестив руки под грудью, Лора мысленно отсчитывала минуты до момента, когда автомобиль, наконец, затормозит на нужной улице, с безразличием наблюдая за сменой пейзажей за тонированным стеклом. Водитель, к счастью, не был охочим до пустых разговоров и весельчаком, избавив от бессмысленных изречений, которые все равно остались бы без ответа – лишь мерное рычание мотора нарушало тишину салона, но не отвлекало от мыслей, в которых Рихтер увязла, словно в речном иле. Ее задумчивость и некоторая отстраненность, однако, не помешали вовремя напомнить шоферу об остановке – было принято решение выйти несколько раньше и дойти до дома Боутрайта пешком.  Это было похоже на меру предосторожности, хотя на деле Лора просто хотела подготовить себя к предстоящему разговору, уповая на то, что ночной воздух одного из округов Лос-Анджелеса поможет ей прийти в норму и хоть немного, но задушит гнетущее чувство волнения, тесно переплетавшегося с раздражением.
Перейдя на соседнюю улицу, женщина бросила взгляд на табличку и сверила указанный адрес с тем, что был записан неровным почерком на мятом клочке бумаги, покоившемся в кармане брюк. Если Носферату и впрямь не успели предупредить Дэмиена о заговоре Викоса и «кровавой охоте», устроенной им на Истинных Бруха, то ее Сир навряд ли бы покинул здешнее убежище – возможно, ему и не впервой было «кочевать» с одного места на другое, но глупо было менять спокойствие на волнения переезда. По крайней мере, Лоре оставалось только надеяться на то, что ее догадки были верны. И что она не опоздала.
Дойдя до нужного дома и остановившись на ступенях, Лора, вопреки ожиданиям, не смогла оповестить о своем присутствии: чуть сжала пальцы, выставив костяшки, приблизила кисть к двери и так и замерла, словно не найдя в себе силы постучать. Прищурившись и напрягшись, брюнетка вперила взгляд в дверь так, будто та была виновна в некоторой нерешительности со стороны женщины . Прежде чем уже позвонить, Рихтер опустила ладонь на дверную ручку и с удивлением для себя отметила, как та, поддавшись несильному напору руки, повернулась, отпирая дверь. Последняя, как выяснилось, не была замкнута ни на ключ, ни на щеколду, ни на цепь, и этот факт сначала вынудил приподнять брови, а после – нахмуриться. Впрочем, признаков взлома и грабежа тоже не было.
Открыв дверь и переступив через порог, брюнетка не бросилась вглубь комнат, ступая вместо этого аккуратно, почти крадучись – ее могла выдать лишь сталь набоек каблуков, что приглушенно сопровождала каждый шаг. Войдя в дом, Лора будто бы вернулась на пару веков назад, в прошлое. Свое прошлое – в те годы, когда она напрямую зависела от действий тогда еще просто опекуна и отчима, которым являлся Боутрайт. Пусть «изнанка» жизни и составляла большую часть ее существования, женщина сохранила в памяти несколько моментов из той жизни, настоящей, когда не было необходимости прятаться от лучей солнца и мириться с жаждущим крови Зверем. И воспоминанием, яркость которого соперничала со смертью родителей, являлся домик на окраине Кембриджа, где были проведены последние годы до Становления. Возможно, уже тогда семена недоверия пытались прорасти в ее душе, но до момента, когда те дадут урожай, и у нее, и у Дэмиена было время для этой пусть и жалкой, но игры в «семью». И даже межличностный конфликт, причина которого оставалась мутной и по сей день, не позволял Лоре отринуть и перечеркнуть одну простую истину: Сир действительно заботился о ней. И как о маленькой девочке, оставшейся с детских лет сиротой, и как уже о состоявшемся Сородиче, имевшем определенное влияние среди каинитов и статус в обществе нежити. О последнем говорили те многочисленные письма на почту, телефонные звонки и прочие попытки хоть как-то выйти на контакт, когда брюнетка буквально испарилась в воздухе, притихнув и затаив дыхание. Непривычная ностальгия, навеваемая, кажется, каждой деталью интерьера, начинала угнетать – абсолютно все в этом доме будто бы пыталось пробудить в Рихтер совесть. Словно твердило, что истинной целью ее прибытия должно являться, прежде всего, желание удостовериться в том, что Боутрайт в безопасности; что Окончательная смерть не настигла его; что она выполняет долг именно как благодарное Дитя и почти дочь, а не просто Сородич.
Лора качнула головой и, зажмурив на секунду глаза, приложила подушечки пальцев к виску, слегка надавив на него и таким незамысловатым жестом избавив себя от бремени всплывших не к месту воспоминаний. Сейчас у нее была более важная задача: убедиться в том, что раскрытая дверь была лишь следствием невнимательности  Сира. А приглушенный голос, уловить который удалось, пусть и не сразу, принадлежал явно не ему.
Не теряя времени даром и более не заостряя внимание на обстановке дома, казавшейся почти болезненно родной, женщина, уже пренебрегая осторожностью, будто бы в некоторой спешке прошла до конца коридора и, выйдя в итоге к кухне, замедлила шаг, вскоре остановившись вовсе, стоило ей только увидеть того, кого искала.
Цел и невредим…
Боутрайт пребывал в относительно добром здравии, как она смогла визуально отметить, а застывший его взгляд, прикованный к фигуре пропавшего, как казалось, Дитя, одновременно напрягал и вынуждал усмехнуться.
- Ты, судя по всему, настолько усердно готовился к приходу гостей, что решил даже заведомо оставить открытой дверь, - сжав пальцы на кожаном портмоне, Лора скрестила руки под грудью, вздернув в несколько надменном жесте подбородок и скосив после взгляд на другого Сородича, видеть которого ранее ей не доводилось. Она довольно скептично осмотрела гостя Сира и изогнула бровь - ей явно не нравилось то, как некто, кого она и знать не знала, находился в такой опасной близости от Боутрайта, нарушая его личное пространство, - Или же дождался, но не нашел времени на то, чтобы замкнуться хотя бы на цепочку. Пожалуй, знай некоторые личности, что у тебя сегодня «день открытых дверей», так не заставили бы себя ждать. В частности, Тремер. Впрочем, для должного эффекта тебе ее стоило распахнуть настежь.
Возможно, она и не хотела задавать подобный тон сходу, учитывая, что прошло немало времени с момента их разлуки. Возможно, следовало смягчиться и выдохнуть облегченно, потому что она успела добраться до Дэмиена раньше прихвостней Викоса. Но иначе говорить просто не вышло – женщина не стала противиться этому порыву. Образ Сира для нее был подобен красной тряпке для быка, а если учитывать неспокойные для их клана времена и такую мелкую оплошность, то Рихтер вовсе считала едва ли не своим долгом не просто поддеть мужчину, но и подвергнуть упрекам. И ее не останавливал даже «случайный свидетель», равно как и солидная разница в возрасте с Сиром. На секунду даже показалось, что ей не хватало этих пусть и кратких, с постоянными претензиями, но бесед – впрочем, у нее был шанс восполнить пробелы, раз уж встреча состоялась.

Отредактировано Mr. Nobody (2014-03-10 19:43:52)

Когда кому-то кажется, что он в состоянии справиться со всем, что на него навалилось в одиночку, он зачастую начинает заблуждаться и совершать глупости. А ещё совершенно не догадывается, через что ему предстоит пройти, прежде чем удастся достигнуть финишной черты. Берг пал духом. Впервые с того самого момента, когда он осознал, что ему больше никогда не получится пожить простой человеческой жизнью и насладиться тем счастьем, что у него было. Тогда мир рухнул точно также, как и сейчас, в момент, когда рука Дэмиена уперлась ему в грудь и оттолкнула от себя.

Гангрел послушно отступил назад, чувствуя, как опасно подкашиваются его ноги, ещё чуть-чуть, и он упал бы на пол, не в силах справиться с потрясением. Интересно, а вампиры умирают от расстройства? Бергсвейн был настолько изничтожен сложившейся ситуацией, что готов был умереть на месте, потому как не представлял, как можно справиться с подобными чувствами ещё раз. Тогда он был молод и полон сил, надежд, каких-то мечтаний, перед ним открывался неизведанный Мир Тьмы, сейчас же он стал обычным древним выродком. Отвергнутым и разочарованным.

Каинит не понял, как он оказался сидящим на стуле, откуда в доме Дэмиена взялась молодая женщина и с какой стати он её так пылко обнимает. Разум отключился, остались только чувства, и Фродиссон пожалел, что за шесть веков не разучился испытывать эмоции. Сородичи говорили о чём-то между собой, пару раз прозвучало его имя, на что он кивнул и сумрачно назвал свою фамилию. Краем сознания вампир понимал, что Боутрайт представляет его гостье, вроде как даже пытается разжевать, кто она такая, но понять всю суть сказанного у него не было возможности. Кажется, он лишился рассудка.

- …Берг, это Лора - женщина, которую я вырастил, подарил вечную жизнь, обучил всему, что знаю…

Фродиссон в саркастическом жесте поднял большой палец вверх и вытянул вперед руку на всеобщее обозрение, давая тем самым оценку сказанному. На большее его не хватило. Конечность обессилено повисла вдоль тела, а вторая уперлась локтем в стол, ловя сжатой в кулак ладонью неподъемно тяжелую голову.

Всё было настолько странно и неправильно, что даже определения происходящему дать было невозможно. Берг просто не понимал, что происходит. Он не мог поверить в то, что все его грёзы оказались напрасными, и теперь на его плечах лежит неподъемная ноша, грозящая задавить его не только морально, но и физически.

Хватит, - сказал он себе мысленно, - Времена меняются. Люди тоже. Пожалуйста, хватит. Ты справишься. Внутренний голос уговаривал его проявить хоть немного терпения и выдержки, чтобы всё встало на свои места, но сердце упорно ныло о том, что ничего и никогда не вернется на круги своя. Слишком много времени прошло с момента их разлуки, наверняка у этих двоих осталось много недосказанного, сгинувшего где-то там, в прошлом. Появились новые увлечения, смыслы, цели. Не бывает так, чтобы после нескольких веков неведения встретиться и продолжить жить так, словно ничего из ряда вон не случилось.

Вампир закрыл глаза, молча выражая своё бессилие. Сейчас за его состояние упорно боролись чувства и разум, причем первые выигрывали с большим отрывом, нежели рациональность. Надо было подумать о чём угодно, но не о Дэмиене, чей голос звенел в ушах хотя бы потому, что он сейчас вел диалог с этой самой Лорой.

Дитя.

У Бергсвейна никогда не было собственных Птенцов, даже гулей он не заводил, так как считал, что жизнь человеку дана лишь единожды, и прожить её он должен спокойно, а в конце умереть, не обремененный проклятием древности. Даже несмотря на то, что его самого обратили не много, не мало, а насильно, он считал, что заслужил это проклятие собственной глупостью, потому что полез туда, куда его не звали. Это была своеобразная плата за грехи, за сотни унесенных жизней во времена разбоя, за невозможность защитить семью, за трусливый побег из деревни, за всё, что он делал не так, как было угодно богам. Становление – это приговор для Фродиссона, а он не судья, чтобы распоряжаться судьбами других людей.

Наверное, у Дэмиена была причина обращать Лору в вампира, весомая, скорее всего, просто так он ничего не делал, Берг это знал наверняка. Он, наконец, решился снова открыть глаза и поглядеть на этих двоих. Воспитал её. Учил. Совсем как с самим Фродиссоном. Вплоть до?... Гангрел нахмурился. Он не хотел думать о том, что между его бывшим наставником и любовником и барышней, излучающей надменность и показную независимость, что-то есть. Не хотел и всё. Но было поздно, болезненные мысли просочились в его и без того воспаленный разум, от чего Берг изменился в лице, принявшем свирепое выражение и глянул исподлобья на Сородичей.

Это было ужасно некрасиво с его стороны, ведь никто не виноват, что всё так вышло, никто, кроме его самого.

Решив, что уничтожающего взгляда было достаточно, чтобы выразить свой восторг по отношению к совершенно безобидной ситуации и такому же диалогу, Фродиссон протянул руку и стащил со стола хрустальный кувшин, принимаясь рассматривать сквозь неё Дитя Дэмиена, словно через призму. Конечно, фигура девушки искажалась при взгляде через едва выпуклое стекло, но этого Бергу и надо было. Как-то неосознанно он решил задеть кого-нибудь из Сородичей. Позлословить немного.

- А ты любишь хорошенькие побрякушки, Дэмиен. Красивые вещицы тебя забавляют, правда? Скрашивают досуг. Вот у меня дома самая настоящая свалка, - он неприятно хохотнул, возвращая посудину на место, - Только, знаешь, старые и неприметные вещи они как-то задерживаются надолго. Ты их вроде бы не замечаешь, а они всегда с тобой. Красивый фарфор бьется. Шелка рвутся. Самые изысканные ароматы выветриваются, а рухлядь остается с тобой навсегда.

Берг многозначительно дернул бровями и глянул сначала на Лору, а затем и на её Сира. Неизвестно, понял ли Дэмиен то, что сказал ему уязвленный Сородич, или нет, но для самого Фродиссона наступил момент эмоциональной разрядки. Он высказался, тщательно завуалировав своё мнение по отношению к вычурной барышне рассуждениями о предметах интерьера.

пост Лоры РихтерНе было в ее глазах той злой искорки, что ранее сверкала при пререканиях с Сиром; не было каких-либо интонационных переливов в голосе; не было изменений в мимике – словно всю палитру эмоций, что вспыхнули при встрече с Дэмиеном, щедро разбавили серым и черным. Она смотрела утомленно, вперив холодный, безжизненный взгляд в лицо Боутрайта. Отчитываясь перед ним, Лора ощущала себя гонцом из Средневековья, принесшим дурную весть, но излагала реальность без страха оказаться обезглавленной, смиренно принимая свою участь.
Не сказать, что Рихтер была близка с соклановцами и питала к ним трепетное отношение. В большинстве случаев поддержание связи было не столько необходимым, сколько вынужденным, и все встречи ограничивались официальными собраниями – внеплановые же сходки женщина по возможности игнорировала из-за нежелания лишний раз пересекаться с Дэмиеном, чье существование она не могла так просто вычеркнуть из своей не-жизни. Но изуверства, устроенные Викосом по отношению к носителям редкого и благородного Витэ, не могли оставить ее равнодушной к сложившейся ситуации – в конце концов, под удар попадала и она сама.
Ее хваленые выдержка и стойкость не спасли от пусть и секундной, но предательской дрожи в руках, когда Носферату доложили обстановку, хотя подступившая паника не лишила ее действия рациональности. Пусть она и сбежала из Нью-Йорка, словно замеченная в курятнике ласка; пусть оборвала все связи, пропав для клана – она поступила так не только ради сохранения своей шкуры. У нее были более серьезные причины.
Брюнетка ни одной неспокойной ночи не провела без пользы, наводя справки на Примаса Саббата, сопоставляя факты и пытаясь понять мотивы амбициозного Изверга, открывшего «сезон охоты» на Истинных Бруха. И результаты этих поисков, как казалось, были ничтожно малы, хотя наступившие времена вынуждали радоваться и даже самым мизерным крохам информации. Впрочем, упорство и упрямство, а еще – дыхание Окончательной смерти, что, кажется, ощущалось затылком в любой точке Света, хоть немного, но развеяли ореол таинственности, окружавший Викоса. Конечно, никто не говорил о раскрытии его планов полностью, но хотя бы один из пунктов, наконец, стал более чем ясным. Женщина же осознавала вместе с этим необходимость как можно скорее найти Сира и предупредить его самолично. Он никогда не удерживал ее на Узах, никогда ни в чем не отказывал, не ущемлял ее прав, опекая и оберегая, взращивая как родное чадо. Возможно, осуждал и не раз за сделанный выбор в пользу Камарильи, но позволил принять решение самостоятельно, дав понять, что она вольна в своих действиях. И даже истощившая себя за годы разлуки связь с Сиром; даже вечные конфликты, зачастую не имевшие под собой почвы, как таковой; даже напускная злость вперемешку с презрением – ничто не могло заставить надменную брюнетку отвернуться от Дэмиена, раз и навсегда забыв его имя. И от одного осознания, что Боутрайт мог пасть жертвой, будучи в неведении, у Лоры – той самой Лоры, которая первой затевала ссоры, разве что не желая Сиру однажды превратиться в костяную пыль – подрагивали плечи и сжимались в кулаки тонкие пальцы до бледных полумесяцев на ладонях от ногтей. Ведь все эти выпады, нелестные высказывания и гневные взгляды – все это лишь несколько неумелое, но проявление специфической привязанности, в которой она никогда бы не призналась в открытую. Даже чувствуя острие кола у давно остановившегося сердца.
- Я пыталась все выяснить, Дэмиен, и мне нужно было время на то, чтобы собраться с мыслями. Равно как и исчезнуть из поля зрения Тремер, которых Викос послал по душу Сородичей. И единственное, что я поняла точно: у этого выродка планы идут далеко вперед, и первый пункт, который он претворит в жизнь – заставит каждого члена нашего клана захлебнуться в крови и кануть в небытие, - это было очевидно и без ее пояснений. До Боутрайта наверняка дошли слухи о пропаже и гибели троих соклановцев, но Рихтер почему-то казалось, что она должна была выложить абсолютно все вне зависимости от знания Сиром ситуации.
- Надо полагать, Викос опоздал, - она смолкла на секунду и позволила себе, наконец, воспользоваться мимикой, изогнув в непонимании бровь. Впрочем, последующие слова вынудили ее дополнительно напрячься. Если бы ее сердце гнало, как у живых, ток крови по телу, то оно, непременно, пропустило бы удар и сжалось , - Впрочем, Тремер и до меня добрались. Но я сорвал их планы, появившись в компании двух друзей. И если бы не они, дома ты бы меня вряд ли застала.
Опоздала. Задержалась. Если бы не случай – все старания были бы тщетны, и от Дэмиена осталась бы одна лишь память. И не хотелось сейчас ни пререкаться, ни язвить, не отфыркиваться на манер «Не говори глупостей», потому что Лора понимала: не глупости. Этот Цимисхи долго точил клыки на Истинных Бруха, прорабатывая план по умерщвлению Сородичей скрупулезно, мысленно наверняка по несколько раз выпотрошив каждого каинита, вывернув наизнанку внутренности, натянув нервы, перерезав сухожилия, освежевав, словно тушу дичи… Жутко было представить, какие еще сюрпризы ожидали Детей Ночи.
Друзья...
Словно опомнившись, Лора скосила взгляд на Бергсвейна, усиленно барабанившего пальцами по столешнице и как-то по-звериному скалившегося.  Видимо, их речи сейчас капали ему на нервы с настойчивостью весенней капели. А может, виной было само звучание голоса Рихтер? То, что именно она сейчас говорила с Дэмиеном, столь жестоко перенимая его внимание?
Друзья ли?
Женщина сделала выводы молча, не продемонстрировав осознание выразительным взглядом. Если Фродиссон был тем самым другом, что продлил существование Боутрайта и возможность и далее вкушать все то, что могла дать не-жизнь, то Рихтер готова была проявить большую терпимость к этому Сородичу, пусть и не самым лестным образом отозвавшемуся о ней. По крайней мере, она хотя бы постарается в следующий раз сосчитать мысленно до десяти, прежде чем ответить на завуалированный – хотя, может и злостный плевок в лицо? – выпад в свой адрес. Или сделает вид, что постарается. А пока она, судя по всему, медленно, но уверенно выводила этого типа из состояния равновесия, пусть и не затрагивала его более – ему оставалось только зарычать волком, чтобы окончательно уподобиться дикому животному. Вопрос был только в том, на кого именно сейчас у каинита чесались кулаки.
Возможно, Рихтер и усмехнулась бы, и даже оскалилась, словно в предвкушении, но разговор на нее оказал подавляющий эффект, сточив острые грани замашек Современных Бруха, что нет-нет, но проскальзывали в поведении женщины. А уж ответ Боутрайта, пусть и сказанный в той манере, что была привычна для женщины, но неприятно царапнул изнутри, заставив испытать не столько раздражение, сколько возмущение.
- Что-то мне подсказывает, что это бы тебя только обрадовало, - А мне что-то подсказывает, что в следующий раз я не пренебрегу Дисциплиной и приложу все усилия, чтобы либо сломать тебе нос, либо выбить пару зубов, – Координаты свои оставишь, или мне тебя по запаху выслеживать, если вдруг сильно соскучусь?
Дэмиен, преследуя эту цель нарочно или нет, но таким образом помогал Лоре не падать духом, возвращая ее в прежнее состояние. Впрочем, неприятные новости на этом не заканчивались, чего нельзя было сказать о терпении Бергсвейна. Только теперь она позволила себе вновь ухмыльнуться. Почти так же, как в момент встречи с Боутрайтом. Она, конечно, могла бы сейчас молча развернуться, порешив, что свой долг выполнила, и уйти, попросив Сира пренебречь таким элементарным жестом, как проводы, но…
- Я могу надеяться на то, что ты изволишь меня проводить до двери? Думаю, ты не сточишь от злости клыки, если уделишь мне еще пару минут внимания, - Ведь кто знает, быть может, Геенна лично для нас наступит гораздо раньше, нежели для всех остальных. Или мы не сможем встретить ее достойно, отправившись к павшим соклановцам.
Не хотелось думать о дурном исходе, но невеселые мысли как-то сами закрались в голову, из-за чего Лора поспешно ей качнула – необходимо было до конца сохранять самообладание.
Она забрала со стола портмоне и молча, даже не удосужившись попрощаться с разминающим кулаки Сородичем, проследовала к выходу, будучи уверенной, что Сир не откажет ей в просьбе. И уже переступив через порог, Рихтер повернулась к мужчине лицом и, достав из кошеля визитку, молча, без какой-либо язвительности вручила ее, зажав карточку между указательным и средним пальцами.
- Сотовый, электронная почта – ты все равно не заглянешь ни ко мне в гости, ни на работу, так что этого хватит. Постарайся не отвлекать по мелочам и, все же, не соскучиться в ближайшее время, - в ее тоне буквально на секунду мелькнули несмелые, но интонации привычного раздражения. Впрочем, было еще кое-что, что необходимо было сказать, - Если нападение уже состоялось, но было провалено, то почти наверняка ты попал у Викоса в «черный список». Уж этот сучий потрох наскреб на каждого из нас по небольшому досье, а твое имя – обведет теперь жирно кровью, раз ты оказался таким живучим. Гораздо более, чем трое… Нет. Четверо старейшин.
Она понимала, что причиняла сейчас боль этими словами – Боутрайт гораздо сильнее ее переживал за соклановцев. И Лора в какой-то момент почувствовала себя бессердечным палачом, только вот наносила увечья не топором, а правдой. Которую можно бы было хоть здесь, но недоговорить.
- Не знаю, что можно сделать в этой ситуации – Камарилья навряд ли тут поможет. Элиас хорош на посту Князя, но довольно скептично относится к Гееннее и предзнаменованиям, считая все это мистификацией, а уж моя линия крови, при всем моем уважении к нему и доверии, остается для него тайной. Но если будет необходимость в чем-либо, чем располагает секта, то ты знаешь, что я умею быть убедительной, - а что, собственно, Рихтер еще могла предложить? Возможно, подобные слова из ее уст станут для Боутрайта неожиданностью, но брюнетка просто осознавала всю тяжесть наступивших времен и необходимость держаться рядом.
Разговор, как казалось, закончился на неоднозначной ноте, и теперь можно было идти, но… Стоило уже теперь ей разрядить обстановку. И дать Боутрайту понять, что даже грозящая им опасность пусть и вынудит женщину проявить чуть больше терпимости, но не вытравит старых привычек.
- А теперь, ты закроешь на замок или хотя бы цепочку дверь и объяснишь своему Отелло, который, кажется, репетирует самый кульминационный эпизод пьесы едва ли не с момента моего прибытия в твой дом, что и под инквизиторскими пытками ты был бы чуть ли не последним мужчиной, на которого я бы положила глаз, - она приподняла уголок губ в намеке на усмешку. Ну, нельзя же было уходить от Сира в таком упадническом настроении? – И постарайся все же пережить и эту ночь. Я даже не знаю, что меня бы разочаровало больше: твоя смерть от рук Викоса или от ревности твоего «друга». Впрочем, последняя заставила бы хотя бы пару минут посмеяться до слез.

В этом, наверное, и прелесть самоконцентрации шаманов. Сидеть неподвижно, глядя внутрь себя, не в буквальном смысле, конечно, фигурально, пытаться сосредоточиться, вычленить то, что необходимо для той или иной жизненной ситуации, тщательно проанализировать выбранное, отбросить ненужное, ещё раз провести скрупулёзный анализ да так, чтобы остался только первая ступень лестницы в небо. Затем снова по кругу – сосредоточился, нашёл, проанализировал, взвесил, заложил фундамент, двинулся дальше, и так каждый раз, пока не достигнешь просветления. Бергсвейн был паршивым шаманом. Иными словами, уравновесить своё и без того шаткое душевное состояние можно было лишь посредством импульсивных действий, которые зачастую сводились к разрушительным бесчинствам, вроде того, что он устроил в Шведском королевстве много веков назад. Отличная разрядка для дикого зверя, которого все вокруг взбесили до такой степени, что тот начал убивать без разбору, крушить всё вокруг и при этом находиться в сознании. Вампир прикрыл глаза и разжал кулаки, стараясь выдохнуть. Не вышло, воздуха в лёгких не было, поэтому ему пришлось сначала втянуть его и уже потом шумно выпустить на волю. Со стороны это, наверное, больше походило на горестный вздох, нежели на попытку придти в себя. Да и к чёрту. Бергсвейн был слишком расстроен, чтобы уделять внимание реакции Сородичей.

Разговор Дитя и Сира подходил к концу и, судя по всему, не на самых тёплых нотах. У Берга не было времени, чтобы внимательно прислушиваться к каждому сказанному ими слову, Каинит был слишком занят собой, но суть он всё же уловил, пускай не самую радостную. Минутой ранее гангрел был готов сорваться с места и достать из-под земли Викоса, чтобы как следует познакомить его мраморную физиономию с чем-нибудь жестким и плоским, например, каменной стеной, но теперь его подстрекало на подвиги иное. Правду говорили люди, что рядом с ним невозможно находиться в одном помещении, особенно, когда он думает, ореол нервной энергии был слишком осязаем, чтобы того игнорировать, и, видимо, Лора это тоже почувствовала. Не удосужившись даже попрощаться с невоспитанным, но всё же Старейшиной, она быстро смотала удочки и удалилась секретничать с Боутрайтом в коридор. Что ж, ему же хуже, пускай всё будет глупо и надумано, зато очень даже весомо. Дэмиен получит сполна.

Берг славился своей выдержкой. Славился тем, что является человечным и сдержанным Сородичем. Он умел мастерски контролировать Внутреннего Зверя, сосредотачивать в себе его силы и бить с удвоенной мощью, договариваясь со злейшим врагом, который стал единым с ним целым с самого момента Обращения. Что же сейчас с ним произошло? Почему крошечный случай, который Фродиссон, будь он в здравом уме, проигнорировал бы или как-нибудь высмеял, выбил его из колеи? Куда делся тот выдержанный Берг? Вампир устало сполз по спинке и сидению стула вниз, упираясь босыми ступнями в пол. Будь он живым человеком, это прикосновение отрезвило бы его, но кафельная кладка была даже теплее ледяной кожи Каинита. На душе шёл дождь со снегом, было холодно и промозгло. Паршиво, одним словом. Гангрел снова вспомнил то, каким самоотверженным был Дэмиен, когда на грани Безумия пытался спасти жизнь Бергу, как щедро он пожертвовал свои скудные запасы крови, чтобы не дать тому скончаться по нелепому стечению обстоятельств, сколько ему пришлось перетерпеть, пока троица добиралась до дома. Может, всё-таки не надо? Может, он всё же не виноват ни в чём?

Хлопнула входная дверь, заставившая Бергсвейна вздрогнуть и выпрямиться от неожиданности. Последовал короткий вывод – Лора ушла, значит, они с Дэмиеном, наконец, смогут поговорить. Слава богам, не всё потеряно! Но Сородич почему-то не спешил возвращаться туда, где его верно ждал взволнованный и растерянный одновременно гангрел. Берг даже привстал, жадно прислушиваясь к приближающимся шагам, с каждым разом становившимся всё громче, аккурат до тех пор, пока в поле зрения вампира не появился сам Боутрайт. Мужчина молчал и явно не собирался начинать разговор первым, он лишь смотрел на своего гостя так, словно того и не было в помещении. Фродиссон снова начал закипать. Есть общепризнанный факт, что если дикому животному долго и не мигая смотреть в глаза, оно распознает подобное действие, как вызов, и будет смотреть в ответ до тех пор, пока кто-то из играющих в «гляделки» не отвернется или моргнет. Это будет сигналом к действию, зачастую весьма агрессивному. Выходит, Дэмиен ему наврал, когда сказал о том, что они поговорят позже. Выходит, всё напрасно. Зря Берг вообще откликнулся на приглашение Беккета, потому как оно ничего хорошего в его жизнь не принесло, лишь холодное привидение, сохранившее оболочку того, кого он страстно любил, и удушающее разочарование во всём.

Боутрайт, не произнося ни слова, вновь развернулся и вышел в коридор, оставляя позади себя сгорающее от слепой животной ярости самое несчастное в мире существо со сжатыми до боли кулаками. Это был конец, иного пути просто нет. Раз уж Дэмиен от него отвернулся, значит, и весь мир против него самого. Вампир мысленно досчитал до десяти, с каждой цифрой теряя всё святое, что было у него в смертной жизни, затем решительно встал и вышел из кухни.

- Дэми, - Берг бесшумно появился в коридоре, с удовольствием отмечая про себя, что мужчина среагировал на то, как к нему обратились – замер и повернулся на зов, и двинулся по направлению к Сородичу, - Ты, кажется, забыл что-то. Я могу напомнить.

Вампир как-то неопределённо пожал плечами и вытянул руки по швам, стараясь не выдать в себе готового к атаке зверя, но походка – медленная, почти хищная и размеренная – могла сказать за него всё. А когда до Боутрайта оставалась всего пара шагов, Берг словно резко передумал, замер, отводя взгляд и в ту же секунду резко развернулся, обрушивая на Дэмиена сильный удар в лицо. Потом ему наверняка будет стыдно за то, что он сделал, но сейчас гангрел ликовал. Наконец-то он нашел выход своему негативу, направив его на самое виноватое в мире существо.

- Как тебе это нравится, а, Дэми? Я просто в восторге от того, что мы встретились! Это же потрясающе – свидание двух любящих существ, столько лет прошло, они ведь так соскучились друг по другу! – Бергсвейн не замечал того, что его накрыла самая настоящая истерика от страха за содеянное, ведь никогда прежде при смертной жизни они не смели поднять друг на друга руку, не то, что сейчас, когда Каинит сам не ведал, что делал. Повышали голос, иногда ссорились по пустякам, но чтобы кто-нибудь из этих двоих ударил другого? Нет, никогда в жизни. А вот в не-жизни оказалось возможным.

- Ты обещал поговорить со мной, так говори, что же ты молчишь? Расскажи мне всё, где тебя носило, чем ты жил, сколько у тебя детишек завелось, а, Отче наш? Ты верно очень скучал по мне, когда даже не соизволил попытаться меня отыскать после того, как я исчез, а ты стал вампиром. Ты же умный, Дэми, неужели твоя гениальная голова не смогла предположить, что со мной произошло то же самое, что и с тобой, ведь наш родной город был целым гнездом Каинитов, - хриплый голос Фродиссона безнадёжно дрожал и срывался, а самого его всего буквально трясло, словно его тело находилось под высоким электрическим напряжением. Не мёртвые же нервы решили вновь проявить задатки человеческого в древнем организме и показать, что они до сих пор чего-то стоят.

- Это было вынужденным решением, Дэми, поэтому не обижайся, - вампир снова сорвался с места, гонимый страхом и отчаянием, ибо не видел иного выхода из ситуации, и бросился к мужчине с явным намерением наградить того очередной порцией ударов, - Не обижайся на меня, я от всего своего сердца благодарю тебя за молчание.

Когда Бергсвейн затевал драку, он мало задумывался о последствиях учиняемого. В его сознании не было места для того, чтобы предугадать то, что будет дальше, нет, оно было заполнено иным. Гораздо важнее для уязвлённого и растерянного от собственного поступка гангрела являлась реакция не Боутрайта, а собственной совести. Она не заснула даже спустя столько столетий и теперь корила его за содеянное. Но муки совести были прерваны довольно быстро – удар, перехваченный Дэмиеном, так и не состоялся, из-за чего Берг стал ещё свирепее и даже зарычал от досады, давая сдачи за собственную неудачу Сородичу в корпус. Но пришло время платить по счетам, поэтому знакомство затылка Каинита с каменной колонной, служащей одновременно опорой и украшением дома вампира, у которого загостился Фродиссон, состоялось слишком неожиданно и быстро. Признаться честно – Берг всегда ждал ответного удара, но в этот раз всё-таки надеялся на то, что ему повезёт. Увы, не так сложились звёзды.

Затылок ощутимо садануло рифлёной поверхностью колонны и, кажется, ребро каменной опоры раскроило Бергу череп. Это предположение подтвердилось ощущением холодной и липкой крови, медленно и путаясь в волосах заструившейся из открытой раны вниз по шее. Но Фродиссон даже не успел сосредоточиться для восстановления, как рядом с ним оказался Боутрайт. Берг только мельком успел взглянуть на его лицо, а затем опустил голову и начал сверлить злобным взглядом пол. Надо же, всё в порядке, только кровь запеклась под носом и на подбородке. Ничего. Гораздо важнее теперь было то положение, в каком оказался второй вампир. Это было унизительно. Просто унизительно. И хотелось снова ударить Дэмиена по лицу.

- Всё сказал? Теперь послушай меня. Если бы ты хоть чуть-чуть, слышишь, совсем капельку подумал, - бывший лорд демонстративно указал на размер того, как именно должен был подумать виновник потасовки, – До твоей головы, может быть, долетела бы нехитрая мысль, что не всё в этом мире так просто, как ты привык считать. Ты говоришь, что я не пытался искать тебя, а ты сам-то пытался меня найти, а, Берг? Ты мог хотя бы на секунду предположить, что мне было так же больно, как и тебе?

- До моей головы давным-давно дошло, что тебе проще находить отговорки и поводы спрятаться от проблем, - процедил сквозь зубы Берг и поднял на своего любимого взгляд, выражающий что угодно, но только не нежные чувства, - Ты всё время возился с вампирами, а для меня встреча с кровопийцами дорогого стоила. Конечно же, никто и не подумает о том, что простой крестьянин может быть…

Гангрел не успел договорить про то, что он хотел защитить Боутрайта от кого-то или чего-то в ту ночь, когда его обратили, его речь прервал удар, пришедшийся точно так же, как и несколько минут ранее на Дэмиена и вернувшийся отправителю. Теперь у Берга был не только раскроен череп, но ещё и выбита из суставов челюсть, а заодно и раскрошены из-за внезапного смещения зубы. Вампир подавился собственными словами, вперемешку с кровью и обидой, но нашёл в себе силы взглянуть снова в глаза того, кого любит до такой степени, что готов творить безумные поступки. А Дэмиен в свою очередь бушевал.

- Включи мозги на секунду и вспомни, что я ненавижу больше всего! Не помнишь, нет? А ты напрягись, мать твою! Или твоему мозгу недоступны такие излишества? Так я тебе напомню, мне совсем не сложно! – Бруха с каким-то нарочным садизмом сдавил пальцами и без того пострадавшее лицо Сородича с такой силой, словно пытался вдавить в него смысл отчётливо произнесённых слов, при этом совершенно не прислушиваясь к тому, что ему говорили, - Я. Ненавижу. Глупость.

Так какого хрена ты сейчас совершаешь эту самую глупость? – подумалось Бергу, который сейчас не мог говорить хотя бы потому, что его рот был занят и лишён возможности воспроизводить звуки. Кровь потихоньку залечивала раны, даже на месте искалеченных зубов довольно скоро выросли новые, но от этого дискомфорт только усилился. Нужно было куда-то деть ненужные и покорёженные костные образования, некогда служившие верой и правдой для того, чтобы перекусывать кому-нибудь глотку. Гангрел невольно задумался, когда он вообще в последний раз готов был плеваться собственными зубами? Тут же выяснилось, что не так давно, всего около ста пятидесяти лет назад. Ему даже удалось изобразить что-то вроде ироничной улыбки над самим собой, так как Дэмиен, наконец, сжалился и выпустил челюсть из сильных и цепких пальцев.

- Ты весь вечер кормил нас своей глупой самонадеянностью, ты подверг себя смертельной опасности, чуть не спровоцировал вспышку Безумия, и один дьявол знает, к каким последствиям это могло бы привести!

Ты сам нас туда притащил, даже не думай, что я не понял, чья это была затея, - мысленно прокомментировал гневное изречение, прекрасно понимая, что Боутрайт городит глупости, иначе просто быть не могло. А вдруг он и реально так думает? Думает, что это он, Бергсвейн во всём виноват?..

- Если ты можешь махнуть на всё рукой и с улыбкой двинуться дальше, то я этого сделать не могу. Тебе ли этого не знать. Я не могу принять всё, как должное, мне нужно время. А ты, вместо того, чтобы помолчать и дать мне его, давишь на больное глупыми вопросами и выставляешь виноватым в этом меня.

Откуда ты всё это знаешь? В душу мне заглянул?

Бергу ужасно хотелось продолжить раздавать удары, но теперь стоило подумать тщательнее над тем, как именно он должен это сделать. Не то, чтобы он слишком дорожил целостностью собственной физиономии или же боялся боли, нет. Ему нужно было просчитать теперь каждый свой шаг, поставить себя на место хищника, наметившего себе жертву и готового напасть.

Перво-наперво он отлепился от колонны, как-то машинально проводя рукой по шее и стирая с неё кровь. Его тут же здорово качнуло, ведь несмотря на то, что организм у вампира был бессмертен, устроен он был точно так же, как и человеческий, потому и нервная система дала о себе знать, хоть и немного запоздало. Затем он чуть не свалил в очередном непредвиденном заносе чей-то бюст, но вовремя ухватился за него и устоял. Берг с явным презрением ко всему, что находилось в этом доме, сплюнул кровавую мешанину на пол, вытер губы рукавом и поглядел исподлобья на Сородича. За что ему это всё? Может быть за то, что так наивно любил его всё это время, которого, как выяснилось, было мало, чтобы подумать, да? А, может быть, за то, что посмел появиться в жизни Дэмиена снова, вот так – по-хамски и без приглашения, а заодно и загородить его собой, словно живым щитом там, в лаборатории, чтобы спасти ему жизнь? За это теперь считается нормальным наорать и заставить давиться обидой и горечью? Нет. Всему в этом мире есть предел. И он достигнут. Теперь Фродиссон окончательно обиделся на своего возлюбленного лорда Дэмиена Боутрайта.

Его не волновало даже то, что существо, над которым он готовил расправу, был единственным, кому стоило доверять. Кого стоило ценить и оберегать от всего. В данном случае даже о себя самого. Голос разума, к которому Бергсвейн привык прислушиваться лишь после того, как учинит что-нибудь, внезапно возопил о том, что ему следует остановиться, на что получил твёрдый отказ. Боутрайт был прав. Его Сородич глуп и самонадеян. Он не думает ни о ком, кроме себя. Он заслуживает разбитую голову и выбитые зубы. Он заслуживает моральных пыток. Всё это было для него. Что ж, раз уж Дэмиен хочет видеть его таким, пусть получает прямое подтверждение глупости со звериной яростью заодно.

Гангрел теперь знал, что ему делать. Надо было спровоцировать Боутрайта снова, заставить кипеть от злости, которая сама же его и поглотит и не даст возможности оказать сопротивление стойкому и изворотливому Зверю, бьющемуся в данный момент в душе Бергсвейна. Вампир рисковал, очень рисковал, когда позволил своему злейшему врагу пробовать выбираться из оков, а заодно и сотрудничать со своим пленителем. Он хотел совместить силу своей хищнечьей натуры вместе с тем, что у него уже имелось, и выбить из Дэмиена ту блажь, которую он позволил на себя напустить. Каким бы ни был сейчас Боутрайт, каким бы ни хотел казаться, Берг его всё равно любит. Не смотря ни на что. 

- Тебе нужно не время, а разум.

Он сделал несколько плавных шагов назад, увеличивая расстояние между собой и Сородичем и постепенно отходя в коридор. Сейчас главное было тщательнее подбирать слова, чтобы медленно, но верно задевать за живое и без того рассвирепевшего Каинита.

- А ты видимо растерял свой острый и проницательный ум в погоне от себя самого.

Ещё одно отступательное движение. Хищник, коим и был сейчас Фродиссон, затаился, начал припадать на задние лапы, внимательно изучать то расстояние, что ему предстояло преодолеть, рассчитывал силы для прыжка… Всё было почти готово для атаки, но не всё было сказано. Этот вампир привык делать так, чтобы за ним оставалось последнее слово.

- И всё то, что ты называл глупыми вопросами, - глаза Бергсвейна начали наливаться темнотой, в них словно полопались разом все капилляры, и теперь тёмная и давно остывшая кровь отражалась во взгляде, - Я считаю средством для поиска истины. Раньше ты отвечал на них. А теперь?

Берг чувствовал, как внутри него беснуется и рвётся наружу Зверь, готовый среагировать на малейшее движение своего оппонента, но Каинит всё равно был сильнее. Он лишь крепче натянул ментальные цепи, удерживая тем самым своё проклятие в узде, и притаился, внимательно глядя антрацитовыми глазами на Боутрайта. Сейчас будет его ход. Это как шахматы. Только с неминуемым кровавым исходом.

Человек существо такое, что всю жизнь совершает ошибки. Некоторые учатся на них, некоторые продолжают наступать на одни и те же грабли по нескольку раз, пока очередной не станет фатальным, некоторые предпочитают игнорировать тот факт, что они ошибаются, но никогда ещё ошибки не приносили столько облегчения, сколько принесли его Бергсвейну. Он честно считал, что ему предстоит схватиться с Сородичем не на жизнь, а на смерть, потому как иного способа разрешить проблему он попросту не видел. Всё это походило на помутнение рассудка: желание применять силу, пытаться нанести увечья, нести неконтролируемую и оскорбительную чушь и всё это – для того, кого любил и продолжает любить. И как же приятно было осознавать, что Берг ошибался.

Дэмиен не спешил нападать, даже несмотря на то, что принадлежал к Бруха, а их спровоцировать на агрессию – раз плюнуть, по крайней мере, так думалось самому Фродиссону, не очень-то и шарящего в тонкостях и особенностях предшественников современной линии крови. Гангрел явно не ожидал такой реакции и заметно насторожился, плавно перебирая пальцами воздух, словно заправской ковбой, готовый в любую секунду среагировать и выхватить револьвер из кобуры, чтобы выстрелить первым. Сородич же не спускал своего внимательного взгляда с бездонных чернильных провалов, в которые превратились глаза Берга, а затем, после того, как во встречном взгляде промелькнуло сомнение вперемешку с решительностью, время для Каинита остановилось. Произошедшее с ним походило на сонный паралич, о котором любопытный гангрел много раз слышал, но будучи существом в большей степени мёртвым, никогда не испытывал. Всё тело налилось свинцовой тяжестью, даже веки отказались слушаться, словно сознание и плотская оболочка потеряли связь друг с другом, а грудь сдавило странное чувство  удивление, граничащее с паникой. А вот восприятие реальности обострилось до такой степени, что ему по ушам резанул чей-то сердечный ритм. Сознание как-то ускорилось в своей работе, соображало так быстро, вопреки остановившемуся времени, поэтому мгновенно отбросило версию с тем, что звук участившегося пульса принадлежит какому-нибудь случайному прохожему, нет, это билось сердце Боутрайта. Затем одна картина сменилась другой и всё это в мгновение ока – Дэмиен возник перед ним, словно из-под земли, и Берг как-то обречённо подумал о том, что всё. Это конец. И снова ошибся так, как никогда ещё в жизни не ошибался.

Из паралича его вырвало грубое движение Сородича - шокированного Берга схватили за волосы с такой силой, будто собирались выдрать скальп. Ко всем частям тела, однако, вернулась возможность шевелиться, от чего он инстинктивно уперся ладонями в подрагивающую от сердцебиения грудь уже теперь бывшего оппонента как раз в тот момент, когда Дэмиен впился в окоченевшие губы гангрела с поцелуем. Фродиссон был не просто поражён такой сменой событий, он был ошарашен до такой степени, что у него подкосились ноги, но находчивый Боутрайт, жест которого явно вернул кудрявого и чересчур вспыльчивого Каинита к реальности, не дал ему упасть и очень кстати подтолкнул его к стене. Даже несмотря на то, что знакомство спины с бетонной преградой оказалось чуть менее, чем неприятным, это стало заключительным аккордом для Берга, очнувшегося окончательно и, наконец, отозвавшегося на поцелуй, ответить на который он попросту не мог, слишком неправдоподобным ему казалось происходящее. И лишь столкновение со стеной выбило из него остатки дури, от чего руки Каинита перестали упираться в грудную клетку возлюбленного, плавно двинулись вверх и обхватили его за шею с явным намерением задушить его на радостях. Дэмиен же в свою очередь так же ни в чём себе не отказывал, сдавил в объятиях Сородича так, что у того прогнулись рёбра. Всё-таки так здорово быть вампиром. А ещё лучше чувствовать то, что самое страшное теперь действительно позади. Существование на грани Окончательной Смерти, близость к Безумию, глухая стена непонимания, совершенно неконтролируемая жестокость по отношению друг к другу, злые и ужасно больно бьющие слова, напускное безразличие – всё это позади, исчезло, как страшный сон. Берг вновь обрёл то, что искал, он снова чувствует себя счастливым и защищённым, ему не придётся больше убегать от себя одного и загружать до такой степени, что можно забыть себя самого, лишь бы не поддаваться чувству одиночества и обречённости на вечные гонения. Теперь их двое, точно так же, как много веков назад, и хоть в это трудно поверить, всё равно реальность остаётся реальностью и её теперь будет очень сложно изменить. Бергсвейн не отпустит от себя лорда Боутрайта и никогда больше не оставит его.

Однако вскоре Дэмиен оторвался от губ Фродиссона, чем спровоцировал его недоумение, и начал оправдываться перед гангрелом, взявшим моду взваливать всю вину на себя. Стоило прозвучать словам о том, что Берг ни в чём не виноват, как тот решил мотнуть головой и перейти в наступление – поспорить этот парень был всегда горазд; но не посмел, потому как ужасно боялся спугнуть пристроившегося подле него Сородича, который настолько ласково и знакомо прижимался колючей щетиной к уху Каинита, что у того просто не было выбора, кроме как сдаться без боя.

- Просто я…  Я столько лет переживал всё в себе, что просто..мне очень сложно, психологически сложно перестроиться так быстро. Я понимаю, что это ты, я вижу, что это ты, но дело в этой преграде. Она уже очень давно существует во мне, охраняет подсознание от внешнего воздействия. Я не могу разрушить её одним сильным ударом. Мне действительно нужно время. Совсем немного. И всё будет хорошо, я обещаю. Ты же веришь мне? – голос Боутрайта звучал, как колыбельная – низко, ласково и почти убаюкивающее. Ни с кем больше, кроме как с Бергом, он так не разговаривал, и в этом влюблённый до одури гангрел был уверен на все сто процентов. Теперь помимо восхищения и влюбленности в его взгляде читалась пристыженность. Почему он вообще не подумал о том, что за столько лет действительно что-то может поменяться? Нет же, упрямый Берг гнул свою линию, возомнив себя самым несчастным и самым непонятым на всём белом свете, за что и поплатился. Что ж, так ему и надо было. Но всё позади. Теперь-то точно позади. Потому что так сказал Дэмиен. Всё будет хорошо.

Бруха ослабил объятия, давая возможность Бергу вяло зашевелиться и поднять на своего возлюбленного просветлевший взгляд – ни намёка на вороньи глаза в нём не осталось, лишь бесконечный восторг и преданность. Он согласно закивал, молчаливо отвечая на вопрос. Слова куда-то делись, равно как и посторонние мысли о всякой там Геенне, о саркофагах, князьях, неонатах, Камарилье, Викосах и прочей пурге. Гори оно всё в аду. Сейчас не это главное. Не это. Гораздо важнее было осознавать то, что Дэмиен улыбается. У него всё в порядке сейчас, они оба вновь обрели друг друга и теперь уже всё равно, что будет дальше. По крайней мере, здесь и сейчас.

Стоило тёплой и непростительно живой руке Боутрайта коснуться щеки Фродиссона, как тот тут же повернул голову вбок и прижался к грубоватой кожи ладони губами. Бруха словно отозвался на этот жест, упираясь лбом в гладкий и лишенный привычных хмурых морщин лоб гангрела, и продолжил приглушённо разговаривать со своим окончательно притихшим Сородичем.

- Я не должен был молчать. Нужно было сразу поговорить, не доводя дело до рукоприкладства. Я действительно не хочу ничего скрывать от тебя. И отвечу на любой вопрос. И, пожалуй, сам задам сотню-другую, - не передать словами, как в этот момент возликовал Бергсвейн. Несмотря на то, что природное упрямство заставляло вставить свои пять копеек в стиле «нет, замолчи, это я во всём виноват», он продолжал подавлять в себе это чувство, чтобы не разрушить абсолютную идиллию, воцарившуюся, наконец, спустя столько лет переживаний и, чего греха таить, мучений. Дэмиен же вновь коснувшийся губ Сородича своими и не давая тому возможность среагировать и ответить на поцелуй, взял его за руку и повлёк за собой вдоль по коридору, уводя в какое-то одному ему известное место. Бергсвейну был знаком этот жест, если лорд Боутрайт хватает своего кучерявого любовника в охапку и тащит куда-то ничего не объясняя, значит для любопытного юнца заготовлено что-то воистину грандиозное. Голова гангрела всё ещё отказывалась думать, слишком задурманено было сознание состоянием абсолютного счастья и влюблённости, потому Фродиссон влачился следом за Сородичем всё так же молчаливо. Только вот когда лестница вниз показалась для него непростительно длинной и уводящей слишком далеко, он решился раскрыть рот:

- А куда мы идём? – голос Берга был ещё более сиплым из-за долгого молчания, а ответ на поставленный вопрос пришёл практически сразу. Помещение за тёмной дверью, в которое привёл его Боутрайт, оказалось огромной библиотекой, занимающей несколько этажей. Вот почему мы так долго спускались вниз… Свет ненадолго резанул по глазам вампира, который уже успел привыкнуть к полумраку коридора и лестничных пролётов, а вот восторгу его попросту не было предела. Фродиссон, кажется, вновь забыл, как говорить. Сейчас его окружала колоссальная коллекция книг, в важности и значимости каждой из них он и не смел сомневаться – у Боутрайта был безупречный вкус во всём, включая литературные произведения. Три этажа вверх, оборудованные изящной винтовой лестнице, и на каждом из них – книги, книги, книги… На чтение всей библиотеки понадобились бы не просто годы – десятилетия, а, быть может, и века, ведь неизвестно, сколько именно томов находилось в коллекции Дэмиена, которого неугомонному гангрелу захотелось крепко обнять, а потом запрыгать вокруг от восторга подобно обрадованной чем-то вкусным собаке. Сородич словно прочитал мысли ошалевшего от всего свалившегося на него великолепия Бергсвейна и резко притянул его к себе, заключая в объятия, на которые Каинит мгновенно поспешил ответить.

- Это… Это просто потрясающе… - пробормотал Фродиссон, возя лицом по плечу своего возлюбленного и с удивлением ощущая, что кожа всё ещё сохраняла былое тепло, вызванное силой разогнавшейся по телу крови. Действительно, времени прошло не так уж и много, чтобы тело Боутрайта успело остыть, - У меня нет слов, насколько всё это потрясающе. Кажется, я сейчас сойду с ума.

Он коротко засмеялся, поднимая глаза на Дэмиена и лукаво прищуриваясь, стоило ему только встретиться с ним взглядом.

- Я должен извиниться перед тобой. Прости за то, что так вышло, - гангрел нахмурился, словно сердясь на себя самого, - Не знаю, что на меня нашло. Зато я точно знаю теперь то, что дерёшься и целуешься ты одинаково бесподобно.

Взгляд Берга вновь смягчился и он, осторожно размыкая объятия, отступил на полшага от Дэмиена, чтобы оглядеться и вновь оценить масштабы этой самой «подпольной» библиотеки. На этот раз вампир даже присвистнул и, сложив руки на груди, важно кивнул на и обернулся к Сородичу. Подумать только. Четыре стены и всё в книгах до самого потолка на высоте трёх этажей.

- Ты сказал, что готов задавать мне вопросы. Я же готов рассказать тебе всё, что знаю. Надеюсь, это не будет касаться грядущей неразберихи с древними реликвиями? – Бергсвейн сыронизировал, надеясь на то, что его шутка не останется без положительной оценки, - Я, конечно, много знаю о древности, но, боюсь, подобный разговор будет здесь немного неуместен.

Гангрел прошёлся вдоль рядов с книжными стеллажами, подцепил какой-то том, не глядя пролистал и вернул его на место, вновь поворачиваясь и не без интереса глядя на Боутрайта.

- И всё-таки, кто такой Александр? Наверное, он очень много значил для тебя, раз ты в первый раз отказался говорить на эту тему. Друг, да? Который был с тобой после обращения? Не злись на меня если что… - в голосе вампира зазвучали виноватые нотки, - Я же нечего не знаю о том, что произошло с тобой тогда. Это были нерадужные времена. Думаю, что досталось нам обоим будь здоров как… Но я рад, что всё позади.

Он ласково улыбнулся Сородичу, поразмышлял с мгновение, и вновь вернулся к нему, беря за руки и самозабвенно продолжая засыпать бедного Боутрайта вопросами.

- А Лора? Ей не очень-то и много лет, как я погляжу, черты лица отнюдь не современные. Сколько лет назад ты дал ей Становление? Сотню? А, может быть, две? Красивая она. Опасная значит. А ещё совершенно не понимает  того, что её Сир – настоящее сокровище.

Льстить Бергсвейн совершенно не умел, и Дэмиен прекрасно знал об этом, равно как и о том, что все произносимые им слова были искренними. Поэтому гангрел не сомневался в том, что его возлюбленный должным образом среагирует на тёплые слова, обращённые в его сторону. Гангрел отпустил ладони Боутрайта, чтобы ухватить того чуть выше запястья и потянуть в сторону кресел, в одно из которых он шлёпнулся всем своим телом. Разговор им обоим, судя по всему, предстоял долгий, но об этом не стоило и беспокоиться, раз созданы все условия для комфорта Каинитов – нет тут тебе ни окон, а значит и риска столкнуться с солнечным светом, обстановка вокруг располагающая к неформальным беседам, а приятный запах пыли и бумаги создавал должное настроение. Берг понежился в кресле и обернулся на возлюбленного в ожидании ответа. Теперь-то, когда всё выяснилось, его можно было спрашивать о чём угодно, не боясь за последствия.