Как-то так.
Взгляд Владислава мутился, плавал, было видно, как ему тяжело оставаться в сознании. Но даже в таком состоянии он не опустил головы и не поддался. Винсенту захотелось дать ему в руки свой меч, чтобы он смог драться на смерть - даже проиграв, он останется на высоте. Он вызывал уважение... и жалость. Такие люди не должны служить лживым идеалам. Но у каждого из них своя правда. Винсенту хотелось бы, чтобы пленник принял его сторону в итоге, но куда важнее было быть откровенным, ведь именно это было козырем Саббата против двуличия Камарильи. Винсент выслушал его внимательно, не прервав ни словом, ни жестом, ни даже изменением мимики. Отдал эти минуты ему, без остатка. Ведь, возможно, они будут последними.
Судьба... Его часто так называли. Фатум, Рок, Смерть, Возмездие. Сильные слова, под стать сильной личности, коей он являлся. Его боялись и почитали, и, бесспорно, такое положение вещей было единственно допустимым. Страх был бичом, погоняющим его врагов.
- Мне…все равно…что ты сделаешь с моим телом…Отступник…моя честь…не продается... - прохрипел Владислав и опасно пошатнулся. Рука Винсента дернулась, чтобы помочь, но он вовремя остановил себя. Вместо этого он опустил глаза в пол, как будто задумавшись о сказанном.
Значит, его люди снова устроили самовольный набег на Камарилью. Наверняка Гангрельский молодняк, или Цимисхи - от этих всегда полно проблем. Молодые, неопытные, ведомые жаждой разрушения. У Саббата тоже была честь и гордость, только вот из-за таких сорвиголов о ее существовании никто не знал. Винсент был недоволен. Не сегодня так завтра кое-какие умники придут к нему на ковер и дадут ответ. Команды нападать не поступало, так какого Дьявола?
- Если ты утверждаешь, что на тебя напали мои люди, то я склонен тебе верить. Но я такого распоряжения не отдавал, и виновные будут осуждены по всей строгости. Джихад Джихадом, а старших слушать надо всегда, - в голосе Винсента сквозило разочарование. Нет, он не оправдывался - зачем? Противостояние между каинитами, в седой древности названное "Священной войной" - словно в насмешку над крестовыми походами и бойней во имя чего-то святого, возвышенного. Винсент всеми фибрами души ненавидел это. Эту войну развязали самые старые, самые могущественные из них. Они схлестнули между собой своих детей, заставляя их рвать глотки друг друга, при этом веря, что все это делается во имя благой цели. Для старейшин, стоящих у власти, это был спорт, не более того; но такие, как Владислав, и каким был раньше Винсент, искренне верят в предназначение сего действа. Когда-то Дэй верил в мир, добро и справедливость. Он верил, что даже в самое сердце тьмы способен проникнуть лучик света и рассеять ее. Он был уверен, что нет худа без добра и наоборот. Но с тех самых пор, как он увидел свой последний закат, он был вынужден разменивать большее зло меньшим, и постепенно его идеалы померкли. Нет ничего страшнее, когда рушится вера. Нет ничего мучительнее, чем ходить по руинам того, что ты когда-то трепетно строил. Нет ничего безнадёжнее, чем человек без цели. Но именно потеряв все, во что верил, Винсент понял, что только он способен помочь самому себе, никто больше. Не было конца его печали, но она же и дала ему сил подняться и идти вперед; отстроить свою крепость и возродиться из пепла. Так появились Саббат и Путь соглашения чести. Секта стала прибежищем для преданных и гонимых, отступников и неприкосновенных.
- Скажи, ты веруешь в Каина? Или, может, в Бога или языческих богов? - он достал четки и стал перебирать их пальцами. Резные бусины скользили по светлой коже, поблескивая в тусклом свете лампы. - Я каждую ночь молюсь, знаешь ли. Когда-то я служил Церкви, и до сих пор верю в Создателя. Я знаю, что он больше не слышит меня, и следовало бы возносить молитвы к Каину, но моя вера сильна, как прежде, - Винсент ненадолго замолчал, внимательно вглядываясь в измученное лицо пленного. - Я молюсь о всех нас. О том, чтобы, когда Судный день придет, Господь был милостив даже к таким, как мы. Нет тварей грешнее, чем мы с тобой, но даже мы, даже те, кто ворвался на твою территорию, заслуживают шанс на искупление.
Винсент выдохнул. Он затронул личную тему, слишком разоткровенничался, и это стоило ему самообладания. Нельзя было так поступать, но сделанного не воротишь. Дэй медленно моргнул, приходя в норму. Его глаза слишком правдоподобно блестели.
- Но я не представился, прости меня, - он поднялся со стула и обошел Владислава по кромке круга неясного света, в котором тот стоял. - Мое имя - Винсент Дэй. Быть может, ты даже слышал обо мне. Я стоял у истоков создания секты, именуемой Саббатом. Можно сказать, что ты удостоился высшей аудиенции, - в голосе зазвучала беззлобная усмешка.
Отмеряя пол медленными шагами, Винсент замкнул круг и вернулся к своему стулу, но садиться не стал, а просто встал рядом, поигрывая четками в руке.
- Добрая половина того, что ты знаешь о нас - правда. Да, мы бандиты, преступники; мы вне закона. Мы выступаем за то, чтобы люди знали, с чем имеют дело, это действительно так. Правда, изначально это было не тем извращенным понятием, которое распространено сейчас. Саббат выступает за честность и свободу выбора. Гнет Камарильи - вот что приводит к нам новых последователей. Мы рубим головы и протыкаем сердца без зазрения совести - так тебе сказали? - Винсент протянул руку и коснулся концом меча горла Владислава, но почти сразу убрал его. - Тоже верно, хотя уколоть нас этим вы, сторонники правил и законов, не можете, так как у сами делаете так же. По сути, мы с вами одно и то же, с тем отличием, что Саббат не плетет интриг и ненавидит ваше гнездо за то, что оно предало ее.
Он укусил губу, будто бы собираясь с силами для чистосердечного признания, и вложил меч в ножны, что прятались под пальто.
- Однажды - дело было в начале XIX-го века - мой возлюбленный Сир послал меня зачистить одно место, где пряталась группа Отступников. Ранее они не раз нападали на отряды Камарильи и, конечно, должны были поплатиться за это своими жизнями. Я выполнил задание с блеском. Предатели обратились в пыль, а я удостоился похвалы Сира - от него редко можно было дождаться ласкового слова, - на губах говорящего едва мелькнула ностальгическая улыбка. - А после я нашел на его столе письма с весьма интересным содержанием. В них были подробно расписаны планы по подстрекательству Отступников. Группа, которую я уничтожил собственными руками, пыталась мирно отстраниться от секты по идейным соображениям, но моего Сира и других это не устраивало, и они вынудили Сородичей напасть на нас первыми. Для меня участие в таком бесчестном мероприятии было... Я будто вывалялся в грязи.
Скривившись на секунду, Винсент заходил перед Владиславом туда-сюда, мерно стуча лакированными каблуками.
- И я спросил своего Сира, которого так горячо любил - что все это значит? Он напрягся, это было заметно, стал уверять меня, что все методы хороши, когда речь идет о всеобщем благе. Высокий идеал, не так ли? - горечь заструилась с его уст, как бы ни пытался он сдерживать ее. До сих пор эти воспоминания приносили ему боль. - Сознаюсь, он почти убедил меня. Но потом он отправил меня на смерть.
Винсент остановился, как будто боялся, что, сделай он еще шаг, и воспоминания поглотят его, отправят обратно в то страшное время, когда все устои его мира рушились на глазах. Когда он умирал во второй раз...
- Это была засада, - глухим голосом сказал он после недолговременного молчания. - Я вновь отправился в Отступникам, но там оказались мои соратники. Они напали на меня, сказали, что я утратил доверие, и попытались убить. Наивные... - усмешка. - Как будто можно просто так сломить бывшего тамплиера. Я вернулся к Сиру и призвал его к ответу.
Винсент преклонил колено перед Владиславом.
- И тогда мой Отец сделал так, - он сжал плечи пленника. - Всё хорошо, Винсент, сказал он мне, тебе больше ничто не грозит. Но каким бы могущественным он ни был, в тот момент он не имел надо мной власти. Я срубил ему голову одним ударом, не дав себе права на сомнение, - казалось, еще немного, и его глаза начнут блестеть от плохо сдерживаемых слез - с такой болью он цедил последнее предложение. - Ты можешь мне с уверенностью сказать, что тот, кто стоит над тобой, не поступит с тобой так же, как мой Сир? Неужели ничто в его действиях никогда не вызывало у тебя сомнений?
Справившись с собой, Винсент убрал руки от пленного и вернулся на стул, взглядом уткнувшись в четки, которые снова заскользили между тонких пальцев. Меж его бровей залегла морщинка, а губы сжались в нитку, выдавая напряжение. Но более ничто в нем не выдавало горечи, которая сейчас переполняла его. Он старался не позволять себе думать о прошлом. Эти воспоминания были топливом, что питало костер его ненависти к Камарилье, но, да, оно было взрывоопасно. При неосторожном обращении Винсент рисковал превратиться в фанатика, сметающего все преграды со своего пути.
Он искренне желал, чтобы Владислав встал на его сторону. Но если тот откажется, его придется убить. Дэй по себе знал, насколько такая убежденность бывает опасна.
