Визгливая сучка перестает отбиваться, и хрип переходит в стон наслаждения, когда Сэм запускает клыки в податливую кожу. Она растянула бы процесс кормления на всю ночь. Саманта, разумеется; сучка вряд ли замечает ход времени. Смертные, податливые, падкие до удовольствия. Мысль по сути брезгливая, но жажда от нее только усиливается, и вампир с явным сожалением выпускает из рук обмякшее безвольное тело. Наверняка ее найдут и доставят в больничку. Или не найдут. Сэм уже забывает, о чем шла речь. Ноги в кроссовки бесшумно уносят ее по неровному асфальту. Ага, вот оно. Не бьющееся сердце пропустило фантомный удар. Все-таки быстро привыкаешь к неудобствам. Малкавианка на секунду, на полсекунды тормозит, улавливая на задворках сознания мужской шепот. Но отголосок слишком мимолетен и тут же испаряется, будто спирт с поверхности кожи, оставляя прохладный отпечаток. «Сосите, твари». Ей хочется смеяться. Не сегодня, кровушка, не сегодня. Катись к черту со своими болями и воспоминаниями.

Что там у нас по плану? Да, навестить кабальеро в его притончике и кое о чем попросить. Саманта уже предвкушает выражение глаз, когда он заметит ее у себя на пороге. Наверное, решил вчера, будто она спятила или не посмеет явиться. Интересно, какова на вкус столь намешанная кровь? Девушка, слегка покачиваясь от эйфории выпитого, выныривает на слабо освещенной улочке. Можно было проехаться, но идти пешком в такую ночь – сущий кайф. Заведение кабальеро ютится неподалеку от станции метро, и сегодня это нисколько ее не смущает. Сэм тысячу лет не была так рано в многолюдном месте. Огни, шум транспорта? Давайте, влейтесь в нее ароматом жизни. Она знает, что прилив подходит к концу. Ни одна тварь не предскажет точную дату, но к черту тварей. Перед тем, как скатиться, она обязана урвать еще один кусок личной радости.

Дома расступаются, выпуская девушку на ту самую улицу. Секундное замешательство: надо привыкнуть к мельтешению перед глазами. Едва не наступая ей на ноги, мимо спешат двое в бесформенных рубашках. Потрясающее убожество. Саманта не желает это видеть. «Тише, зверье, не убивать их прямо здесь» Когда веки поднимаются вновь, щедро залитые искусственным светом улицы уже не кажутся необъятными. Можно идти. Как в детстве: затаить дыхание и наблюдать за моделями на высоченных каблуках в лучах прожекторов. Только теперь модель – ты сама. Девушке это по душе. Ей никогда не стать моделью из-за роста. Но посмотреть в глаза прохожим – очень даже можно. И прелесть в том, что они не отведут взгляд. Считают себя в безопасности, эти самоуверенные витэносители, защищенные кишащей улицей, светом, цивилизацией и догмами придуманной морали. Это Сэм помнит вкус их истинной природы, перемешанный с мякотью кожи под зубами. Людям знать не обязательно.

«Улыбайтесь мне, сволочи».

Она зубоскалит сама, плевать хотев на реакцию окружающих. В конечном итоге все более чем удачно. И если…

Звук песни появляется раньше, чем парень, что ее играет. Сэм тормозит с каменеющей улыбкой на лице. Неужели показалось? В первую секунду она даже не понимает, отчего такое странное чувство. Но нет, музыка не пришла изнутри, она здесь и вполне реальна. Малкавианка делает шаг вперед, подстегнутая вынырнувшими воспоминаниями.

Уличный музыкант. Именно он извлек песню из ее памяти. Не какое-нибудь сраное радио в уютной кафешке. Саманта останавливается в двух метрах, мало смущаясь тем, что перегородила дорогу прохожему, и откровенно разглядывает играющего. Совсем подросток, весь измятый, перемолотый, абсолютно неуместный посреди уличного блеска. И музыка его здесь неуместна. Кто ее слышит? Девушка позволяет себе вслушаться. Ноты гитары неполны без сопровождения. Круги по воде, искажающие чистоту. Звук дрожит, нет, не так это должно быть. Обостренное чутье вампира ловит трещины в мелодии, словно порезы. Ей хочется встряхнуть мальчишку, чтобы он прекратил. Но мотив продолжается, такой родной в своем несовершенстве, и через пару секунд она сдается.

«Играй, смертный, играй дальше»

Качели под дубом. Чей-то сломанный робот – один на двоих. Очки в коричневой оправе и белозубая улыбка. Они всегда пели эту песню. Клянчили плеер у тех, кто мог его себе позволить. В одном наушнике жуть как неудобно слушать, но это лучше, чем ничего.

Андреа.

Сэм мотает головой. Музыкант наверняка ее заметил. Ну и пусть думает, что хочет. Пусть посчитает ее сопливой поклонницей. Или заиграет громче в надежде на мелочь. Какая разница. Она уже простила ему несовершенство исполнения.

– The sea's evaporating, though it comes as no surprise… – Новая трещина. В первую секунду ее коробит от несоответствия голоса. Но это уже нормально. «Ожидала услышать ангела?» Мысль абсолютно беззлобная, и Саманта с удивлением для себя понимает, что поддалась мелодии. Ведь давно плевать, на чем и каким тембром этот мальчик ее исполняет, верно? Его эмоции обволакивают настоящестью, в них столько горечи, что впору завыть самой. Прохожие наверняка не слышат. Боже мой, да к черту этих ублюдков. Они стоят вдвоем посреди гламурной улочки, нелепые и подхваченные светлой песенной грустью.

Если есть кто-то в этом фальшивом городе, кому она готова сейчас поверить, так это растрепанный мальчишка-музыкант из Санта-Моники.

«Как сентиментально», – шепчет безголосая в ее крови. Завидует. Она не знала ту, с кем связан неприхотливый мотив. Саманта невольно делает шаг вперед. У парня голубые глаза. Это восхитительно.

– It seems it's written, but we can't read between the lines...

Не задумываясь, девушка набирает в грудь колющего воздуха, чтобы выдохнуть в еле слышном «Hush...»

Услышал. Перевел взгляд. Она могла бы считать всю его гамму эмоций прямо из источника, но зачем. Здесь чистая, неприкрытая, грубоватая настоящесть. Парень играет явно не от хорошей жизни. Скорее всего, он загнется от побоев. Или передоза. Как Андреа. Наверняка и перед смертью она твердила себе: «Все будет в порядке. Просто наплюй». Сэм морщится. Ей не хотелось бы скатиться в отлив прямо сейчас. Лучше петь. Да, петь – это то, что она умеет лучше всего.

– It's ok. Dry your eye. Soulmate dry your eye. Dry your eye. Soulmate dry your eye…
Cause soulmates never die.