Владислав предвидел: этот провал с Бекеттом не останется без последствий. Каждую минуту он помнил о том, что придется объясняться перед Князем, или даже хуже -  перед правящей элитой клана. А возможно, даже униженно оправдываться – потому что у него не было выбора. Ведь это именно Владислав, в обмен на решение задач особо деликатного рода по вербовке Сородичей, посодействовал оформлению огромного кредита на нужды своего предприятия именно в том банке, где заправлял Мартинссон, причем какого выгодного кредита! С минимальным, почти нулевым процентом и рассрочкой на десять лет.
Взамен на это им, конечно, предстояло выполнить по льготным государственным расценкам заказ на производство несущих стальных конструкций для здания очередного филиала, где должен был управлять Сенешаль, Себастьян ЛаКруа. Но это были мелочи. Более того, после солидного денежного транша, его холдингу предоставили возможность заключить пакет договоров со многими строящимися комплексами на поставки металлоконструкций, о простоях и перебоях с зарплатой можно было забыть.
Выгода от сотрудничества с кланом значительно превосходила все неудобства. Посему Владислав был по уши обязан и Князю, и Сенешалю, и готов был сделать ради них многое. Финансовые обязательства - надежное средство, чтобы заставить на себя преданно работать, особенно если партнер уважает их не ниже собственного кодекса чести.
Впрочем, усилия Паскевича не пропали даром.
Они смогли отремонтировать общежитие, дороги, проходную, цеха, укрепить оборону, усилить охрану,  установить современную кислородную станцию, сделать повсюду отопление, оформить на всех достойные страховки, заняться сертификацией на международные стандарты качества, и, наконец, выплатить людям премию за год. Завод наконец-то стал процветать. Стали возвращаться люди, которые ушли из-за перебоев с зарплатой, нападений саббатитов и рейдеров. 
Из «старого домика, трех больших гаражей и свалки металлолома», как ласково называл он свой завод еще несколько лет назад, «SF Boiler Plant» превратился в мощную, современную, образцовую промышленную площадку на пару десятков гектар. На фоне общего упадка он смотрелся очень презентабельно. Многие стройки Мексики и Штатов заказывали у них продукцию, и всем нравилось оптимальное сочетание качества и цены.
Нет, сейчас нельзя было ни в коем случае допустить того, чтобы все его усилия пошли прахом. Люди бы снова оказались не у дел, саббатиты и рейдеры снова подняли бы голову. Он бы всех подвел...Опять...
После тяжелой дня и ночи Владислав, тщательно обдумав все, поговорил со своими людьми и попросил их пока его не сопровождать, а держаться подальше. Меньше всего он хотел подставлять своих, прекрасно помня о том, что в первую очередь могут затронуть беззащитных людей и неонатов, а не его. Недоброжелатели Владислава об этом бы обязательно позаботились.
В клане могли подумать, что он прячется, уходит от ответственности, а это было не так. Он очень хотел объясниться, по сути – рассказать, что сделал все возможное и невозможное, чтоб выполнить задание. Но его ждал провал, хотя и удалось узнать пару полезных вещей от Бекетта. Нужно было просто их как можно внимательнее проанализировать, желательно с другим мудрым Сородичем, которому можно было бы доверять.
Докладывать о поражении – да, неприятно, но необходимо. Более того, нужно было посоветоваться с Сенешалем, о чем стоит говорить с Князем, а о чем – нет.
Владислав не поехал на работу на машине, как делал это обычно. Он знал, что за ним может вестись слежка его соклановцами, и ни в коей мере не желал препятствовать этому. Потому что ему нечего было скрывать.
Ночь. Фонари. Шоссе с широкой обочиной, по которому несутся вдаль одинокие машины.
Он не взял с собой пистолета, не надел бронежилет, который вкупе со «Стойкостью» сделал бы его почти неуязвимым. Только мобильник, бумажник и дипломат с отчетом о проделанной работе.
Владислав знал, что после звонка Сенешалю к нему подъедет машина, и его вежливо – или не очень вежливо – попросят проехать с ними. И он должен был это сделать – сесть и поехать. Если он не возвращался в течение суток, его люди имели весьма четкие указания, что и как надо делать, чтобы не допустить хаоса. Механизм был почти отлажен, поддерживать его в нужном состоянии было бы не столь сложно.
«Делай, что должно, и будь что будет» - вертелась, успокаивая, одна-единственная мысль в его голове, в такт его шагам по обочине дороги. Кожаный плащ, строгий костюм, галстук, волосы собраны в хвост – все как обычно. Просто непривычно.
Рядом с ним притормозил «Майбах».
Открылась дверца, и из него вышел рослый, коротко стриженый блондин в дорогом костюме. Дежурно улыбнувшись, он произнес:
- Хеллоу. Мистер Владислав Паскевич?
- Доброй ночи. Да, это я. Чем могу помочь?
- Мистер Себастьян Ла Круа просит Вас подъехать к нему. Пожалуйста, садитесь в машину.
- Да, конечно. А я Вас ждал, - дружелюбным тоном произнес он, садясь на переднее пассажирское сидение. 
Конечно, на заднем сидении было еще трое «попутчиков», таких же рослых и крепких. И, конечно, не безоружных, в этом Паскевич был уверен.
Всю дорогу он молчал, смотря в стекло на огни города. Молчал, тщательнейшим образом обдумывая то, что скажет Сенешалю, и непрерывно прокручивая в голове события той злосчастной ночи.
Они доехали до одного из небоскребов на окраине бизнес-центра. В одном из окон горел свет.
Скорее всего, Ла Круа тоже его ждал.
Почему-то сейчас стало немного тревожно, даже страшно. Вспомнились слухи о мисс Доусон, наместнице Князя в Санта-Монике. Но он старался не подавать вида, что боится.   
В конце концов, его сейчас невыгодно убивать или отправлять в торпор.
Униженный прилюдно Вентру станет бесполезен. Сейчас же, когда в стране кризис, резать курицу, несущую золотые яйца, только потому, что она не так квохчет, было бы глупо. Все остальное можно было пережить.
Впрочем, он же не знает всей картины вещей…
- Позвольте, я Вас провожу, - все так же дежурно улыбаясь, произнес блондин, и Владислав, через силу улыбнувшись, ответил:
- Буду Вам благодарен.
Вот так, с эскортом из четырех секьюрити Сенешаля, он поднялся на лифте к тому самому офису. Сделал несколько шагов по коридору в окружении того же эскорта.
И застыл в ожидании, глядя прямо перед собой, когда один из секьюрити вежливо постучал в дверь офиса Сенешаля.

Страх дошел до своей наивысшей точки, когда кровь будто бы застыла в жилах – а затем отступил. Нельзя, нельзя было выказывать слабости или неуверенности перед теми, кто стоит выше по иерархии Клана. Слабых не уважают, а если нет уважения - станешь бесполезным, лишним, изгоем, снова окажешься не у дел, а главное – подведешь тех, кто в тебя поверил. Нужно было принять все таким, как есть. Стараясь держаться как можно спокойнее, Владислав сел на предложенный ему стул, дипломат с отчетом об операции поставил у ног, рядом с собой.
Стараться не думать о предстоящей беседе с Князем – это все равно что стараться не думать о клинке, приставленном к горлу, который вот-вот оборвет твою жизнь. Либо сильно и болезненно поранит, что куда вероятнее. Не смертельно, но чувствительно.
Сложно, но осуществимо справиться с такими эмоциями. Впрочем...Боль, страх – это всего лишь иллюзии. Их нужно сейчас перебороть. 
Сначала Владислав не смотрел на Сенешаля, чтобы тот не смог понять, насколько сильно он встревожен, но затем Паскевич все же поднял взгляд.
- Добрый вечер. Конечно, хочу, поэтому звонил ранее к Вам, – произнес он как можно спокойнее, вместо страха в голосе звучала какая-то полная усталость и покорность судьбе. 
Тяжело вздохнув, он замолчал, наблюдая за тем, как Себастьян, чуть привстав и опершись на стол перед ним, заговорил:
- Владислав. Пока ещё есть время, я внимательно тебя выслушаю. Прежде чем, это пройдёт туда, где даже я не смогу взять бразды в свои руки. Я понимаю, ты сейчас рассеян и думаешь о том, что дело пойдёт дальше, а там вопросы будут намного острее – но сейчас тот момент, когда ты ещё можешь быть королём на своём коне. Что случилось? Что тебе помешало?
Странно, но в голосе Сенешаля не было раздражения или скрытой угрозы, подобно той, что таит в себе океан перед всеразрушающим цунами. Как будто он разговаривал со своим Сиром, давным-давно, больше сотни лет назад, и пытался понять, почему допустил промах, чтобы вместе с ним найти ответ. 
Владислав, собравшись с духом, начал свое повествование. 
- Во-первых, я слишком сильно давил на Бекетта. Это я готов признать безоговорочно. Неправильно выстроил линию поведения и выиграл мало времени для того, чтобы подошло подкрепление из моих людей. Во-вторых, мне никто не предоставил нужной информации о том, что смогло бы заинтересовать его.
Он досадливо поморщился, а затем продолжил, уже с иными интонациями, в которых не было места горечи и покорности Судьбе, скорее, с некоторым сожалением:
- Понимаете, Себастьян…Все видят не меня, а мою судимость. Судимость за то, что я поступил так, как должен был поступить дворянин, а не продажная крыса! Однако этого никто не понимает, все мило улыбаются и проходят мимо, будто я прокаженный. Нет, не подумайте, что жалуюсь. Просто мне никто не рассказал нужной информации о Бекетте, как я ни спрашивал, ничего. Только из его уст я узнал об Анкарском саркофаге и о том, что наш клан обладает интересными для него артефактами. Когда я попросил о помощи, о том, чтобы мне выделили Сородичей в помощь, любую из котерий, мне отказали. Мол, это же переговоры, а не военные действия. Тогда я своими силами приготовил ловушку, на свалке старых машин, где он согласился со мной встретиться.
Он открыл дипломат и положил на стол перед Сенешалем схему ловушки, устроенной на свалке, и продолжил, указывая на объекты, изображенные на схеме:
- Встречу Бекетт назначил на свалке машин. Взгляните сюда. Вот здесь я оставил машину с полным баком. Выстрел в бак – обрушиваются вот эти две башни из машин, перекрывая выход. Бекетт мог бы уйти только с моей стороны, для чего ему необходимо нейтрализовать меня. За это время у меня появляется возможность заставить его ввязаться в драку. И главное -  дать подойти моим людям, которые бы помогли бы его силой взять.
До этого я приказал разбить одну из машин, на случай оправдания стрельбы и прочего, дабы не раскрывать Маскарад. По легенде для смертных я приезжаю на свалку, ищу разбитую машину, поскольку там остались важные документы, вижу, как кто-то их крадет, открываю стрельбу,  якобы случайно попадаю в бак, дальше по обстоятельствам.   
Итак. Я пришел с ним на встречу. Говорил учтиво. Он с самого начала не был настроен меня слушать. Я стал убеждать его в том, что Саббат стал слишком опасен. Что налицо все признаки Последних ночей. Что без него нам будет трудно противостоять общей беде – потому что он историк и знает, как ответить на многие вопросы, без которых нам не выиграть. Просил о помощи. Предлагал защиту. Он высмеял меня, мол, мне не по статусу было говорить с ним. Затем Бекетт стал говорить об Анкарском Саркофаге, и о том, что Вы якобы чуть не устроили апокалипсис локального плана. Говорит, что не будет доверять повернутой на власти Камарилье. И ушел, точнее, попытался уйти.
Тогда я перекрыл ему путь. Он разозлился. Потом…Не знаю, что на меня нашло. Я выстрелил в него. Он набросился на меня. Но не убил, просто ранил. Потом решил показать свое превосходство. Я ответил ему ударом на удар, тогда, когда тот не ждал подвоха. Стал его злить, чтобы выведать как можно больше информации. Он стал говорить о тех артефактах, которые есть в клане Вентру. О том, сколько он прочел и сколько намерен унести. Потом Бекетт сказал, что ни на чьей из сторон. В общем, с Саббатом Бекетт тоже не будет. Это  хорошая новость. Взять мы его не смогли. Мои люди не успели подъехать. Стали стрелять, но приближаться слишком близко к Бекетту я им не позволил, иначе были бы жертвы.       
Впрочем, Вы сможете подробно ознакомиться с моим отчетом, здесь все изложено достаточно точно.
Владислав подвинул стопку записей Себастьяну Ла Круа. А затем добавил, проведя рукой по лицу, будто стирая невидимую паутину:
- Если бы Вы знали, как я устал бороться в одиночку…Себастьян, Вы единственный, кто может мне помочь. Посоветуйте, расскажите, как с честью выйти из этой ситуации? Потому что я теряюсь в догадках. Может, от меня просто хотят избавиться, и нашли для этого благовидный предлог? Тогда зачем было давать надежду?...
Или я недостаточно часто даю понять, что целиком и полностью предан идеям Камарильи и готов ради этих на многое?

Как только Лакруа призвал его к спокойствию, Владислав, скорее по рефлекторной привычке, нежели по необходимости тяжело вздохнул. Оставаться спокойным при таких обстоятельствах было непросто. То, что он сделал далеко не все, он и так знал, и не собирался отрицать очевидного положения вещей. Однако, по мере того, как Сенешаль говорил, Владиславу все меньше и меньше хотелось сдерживать дурные чувства, потому что они сами собою исчезли, будто дурной сон, сошли на нет. С Себастьяном ему вдруг стало удивительно спокойно и хорошо. Почему-то он точно знал, что Сенешаль его не подставит, не подведет, не использует и не предаст. Может, это были всего лишь собственные домыслы и интуиция, может, на него подействовали «Благоговением», пусть и неосознанно. Просто Владислав в какой-то момент почувствовал, что рядом с ним друг. Или тот, кто обязательно станет ему в скором времени другом, даже больше, чем другом. Это было странное ощущение, он же почти не знал Сенешаля – и, тем не менее, какое-то шестое чувство подсказывало ему: вот он, тот, которого ты так долго искал, вот он – твой истинный покровитель, твоя опора и поддержка и истинный Сюзерен. Как ощущение, которое возникло тогда, когда он шагнул в Вечную Ночь. Будто вся его жизнь до этого была лишь преддверием к бытию не-мертвого, и ему не нужна была иная участь. Умирать было не больно – наоборот, сладостно, зная, что ты проснешься таким, каким должен быть. И чем больше Лакруа был с ним откровенен, тем больше усиливалось это ощущение – чувство того, что перед тобой твоя Судьба, твой Рок.
Родная кровь, может быть – потому что он не мыслил себя вне своего клана. Или иное. Нечто глубинное, инстинктивное.   
Он очень внимательно слушал каждое слово Сенешаля о саркофаге, и даже в какой-то момент прочувствовал всю горечь разочарования, что тот оказался пустым. Удивительно. Ведь он давно утратил способность чувствовать эмоции других существ. А сейчас у него будто снова открылись глаза. Более того. У Себастьяна отняли многое,  Владислав прекрасно знал, что это такое – когда отнимают самое дорогое, знал, как больно, когда вчерашние друзья становятся врагами, плетут интриги за спиной и хотят уничтожить.
Он, как никто другой, знал, что такое упасть с вершины, почти разбиться – но не потерять себя, не сломаться, выжить вопреки всему, и возвести на обломках прошлого прекрасное настоящее – потому что не можешь по-другому. 
С каждой минутой ощущение близости нарастало, будто незримые силы, подобные силам притяжения между двумя мирами или светилами, сводили их воедино.
Эта близость по своей силе была похожа на любовь – но имела совсем иную природу. В ней не было чувственности и легкости, не было страсти и низменности. Если бы и возможны были ее проявления, то вместо признаний в любви звучали бы клятвы в вечной верности, а вместо объятий был бы холод каменных плит.
Он не чувствовал того, что на его шее затягивается петля – ощущение было иное. Будто ему протянули руку помощи, и он обрел то, что давно утратил и не чаял найти. Достиг цели, к которой шел долгие, долгие годы. И эта цель воплотилась перед ним в этом офисе, куда он приехал, в этом светловолосом и внешне молодом – но по сути своей старом и опытном Сородиче. 
«Время разбрасывать камни, и время их собирать», - четко и удивительно ясно вспыхнули строки Священного Писания в его разуме.
Их взгляды пересеклись и сцепились, будто они ненавидели друг друга – на самом деле все обстояло иначе. Одна Бездна взглянула в другую, чтобы соединиться в одно целое – так, как это должно было быть. Больше, чем любовь или ненависть.
Меч и рука, сжимающая эфес. Сюзерен и Вассал, так похожие друг на друга.
Ведущий и Ведомый. Не было страха, что его снова станут использовать в своих целях - потому что он не заметит этих пут и оков. Не было горечи от того, что нет иного выхода - потому что ему не нужна была иная Судьба. Как завороженный, он все смотрел и смотрел на Сенешаля, не вымолвив ни слова.
  - Вы со мной, Владислав? Я вижу, у вас есть похвальные качества, а мне, скажем так… не помешал бы индивид ваших талантов и способностей. Смотрите. Я беру вашу судьбу и меняю её. Я помогу вам стать белым, как лист бумаги, который будет вашей новой жизнью. Но взамен – я потребую вас всего. Моя работа – заключается вовсе не в подпиливании ножек кресла, как вы, быть может, подумали, я действительно хочу, чтобы Камарилья господствовала на поле – но я хочу и того, чтобы я смог гордо смотреть на этот павший в грязь Саббат, стоя рядом с теми, кто победил. И конечно, же, я не забуду тех, кто в своё время мне помог,- эти слова Владислав слышал будто издалека, со стороны. Эти слова были прекрасны, как ликующая песня, сладки, как мед, долгожданны, как весна после морозной и снежной зимы, в них хотелось раствориться без остатка. Притяжение нарастало и нарастало, как и ощущение того, что он обрел свое предназначение. Быть одним из тех, кто изменяет этот мир, незримо правя живущими в нем – не скрываясь, не таясь от таких же, как и он сам. Быть наравне со своими братьями и сестрами по клану. Полностью переписать свое прошлое. Верно служить своему Сюзерену. Быть звеном между людьми и теми, кто ими правит. Быть проводником Власти. Быть подателем Законов.   
Какие там расчеты? Какое подпиливание ножек? Камарилья должна и будет править! Так было и так будет всегда, пока существует этот мир, и его долг – каждым своей мыслью, каждой секундой своей не-жизни приближать этот момент – любой ценой, вопреки всему.
Владислав улыбнулся – широко, торжествующе, будто сбылась его мечта. Впрочем, она и вправду сбылась!..Он ведь так долго ждал этого дня, когда поймет, что вышел из этой западни, что есть те, кто в него верят, несмотря ни на что и призывают следовать за собой. Конечно, он пойдет, даже если придется смести все мыслимые и немыслимые преграды на своем пути, против течения или по течению, неважно как! Да, возможно, он потом пожалеет – но это счастье, это ощущение сбывшейся мечты стоит того, чтобы не просто рискнуть – бестрепетно шагнуть навстречу своей Судьбе.   
- Я с Вами, Себастьян Ла Круа. Не может быть иначе. Здесь, сегодня и всегда. Судьба отняла у Вас оружие, мой Лорд. Она же его и вернула – но в ином облике. Я, граф Владислав Паскевич, уроженец Румынии, сын клана Вентру согласен служить Вам верой и правдой, и если нужно – отдать за вас остатки моей жизни, потому что она в Ваших руках. Вместе мы повергнем Саббат во прах, коим он является, - произнес он, кивнув головой и слегка прикрыв глаза.
Счастье переполняло его. От него требовали всего – что же, он отдаст все, если потребуется. А если ему отдадут приказ, который он не сможет выполнить из-за своих принципов...Нет, больше он не переживет позор, не переживет гонения и унижения, он просто шагнет в пропасть и растворится в солнечных лучах, сам, не говоря никому ни слова. 
Заглянув вновь в глаза Себастьяну, он спросил его:   
-  Что я должен делать, мой Лорд?   

Счастье, редкий гость в сердцах шагнувших за грань жизни и смерти, сейчас переполняло его. Если бы он был бы человеком, ему стало бы трудно дышать. По венам вместо крови тек сладкий нектар, пробуждая его ото сна, дурного сна, который закончился так же внезапно, как и начался. Все плохое, что несло с собой прошлое, исчезло, внезапно, не оставив и следа, как растворяется облако посреди чистого неба. Более того.
Вокруг не стало ни прошлого, ни будущего, ни огромного мира, ни ночных сумеречных облаков, подсвеченных неоновой рекламой и сотнями других огней.  Только настоящее, только этот офис, и они с ним – и то самое откровение и понимание, что бывает лишь между частями одного целого.
Глубокой ночью стираются многие лишние грани, оставляя лишь самое важное. 
Владислав не сразу осознал, что стоит сейчас перед Себастьяном на одном колене, и по сути своей приносит ему присягу. Не было ни торжественной, праздничной обстановки, ни свидетелей этого священного для каждого из подобных ему Сородичей шага, ни регалий, приличествующих этому событию. Ни шпаги на его боку, ни регалий лендлорда на Себастьяне, как принимающем эту странную, но идущую из глубин остатков  души клятву. Но он все равно понял все, что Владислав хотел ему сказать – даже, несмотря на то, что слова прозвучали так прямолинейно и простодушно.
- Встань, Владислав. Ты верно послужил Камарилье в прошлом и верно будешь служить мне. Я принимаю твою клятву, и принял бы твою шпагу, будто то старые времена, - произносит Себастьян, и в его голосе столько теплоты и доброжелательности,  что Владислав с трудом находит в себе силы совладать с собственными эмоциями, которые могли бы испортить этот момент. Но все же нашел их, и когда его плеча коснулась рука Себастьяна, Владислав, преисполненный благодарности, встал.
А затем снова сел напротив Сенешаля, внимательно слушая каждое его слово.
- Мою шпагу сломали у меня над головой, но новая шпага – Ваша. Разумеется, мой Лорд, я буду столь же почтителен к Князю и верен ему, как и к Вам, об ином речи…
Но в этот момент у Себастьяна зазвонил мобильник, и он отвлекся.
Решив не тратить времени попусту, Владислав тоже достал мобильный телефон и набрал пару сообщений своим людям. «Готовьте глинтвейн, у нас праздник!» и «К моему возвращению отчет должен быть готов». Намек с глинтвейном был для него и людей, его окружающих, очевидным – обычно на праздниках или торжественных событиях он делил глинтвейн со своими донорами, нередко приглашая всех, кто проживал в их небольшом поселке за высоким забором. Намек же на отчет был не менее очевиден, поскольку это был своеобразный шифр. Это значило, что мероприятие завершилось более чем успешно, и он хочет удостовериться, что и дома все в порядке, и на службе оповещены.   
Отправив сообщения, он снова пристально взглянул в глаза Себастьяна, который к тому моменту закончил свои дела. Выслушав его более чем внимательно, он пару раз кивнул головой в знак полного согласия. Разумеется, он спокойно изложит перед Князем факты, потому что теперь рядом с ним будет Сенешаль, а значит, бояться нечего.  Разумеется, если он проявит трусость, или небрежность, которая повлечет за собой слишком много проблем, он потом сам не сможет спокойно жить с этим ощущением, и будет пытаться исправить ошибку любой ценой. Наказание или казнь за проступки – все это более чем оправдано. Отдавая шпагу в руки Сюзерену, стоило никогда не забывать о том, что любой твой шаг теперь находится под пристальным наблюдением, и ты сам полностью подвластен тому, что за тобой наблюдает. Наполовину довериться невозможно – либо все, либо ничего. 
И будто согласно его мыслям, Сенешаль произнес «Аминь».
- Аминь, - на мгновение позже произнес Владислав.
Отдать часть своей свободы более мудрому и опытному Сородичу казалось ему совершенно верным – ведь он сам не видит всей картины вещей, не может трезво оценивать все происходящее. А затем с благодарностью взял карточку и положил в карман. Это был поистине пропуск к новой жизни.
- Конечно, понимаю, - кивнул он головой. – Первая Традиция незыблема. Я ни разу ее не нарушал, что бы там ни говорили. У меня появилась пара идей. Итак. Моя задача – наблюдение за Саббатом и устранение чересчур активных точек их сбора. Вы правы. Это можно сделать и без оружия в руках.
Он снова воодушевился, и даже начал слегка жестикулировать во время своей речи, словно помогая себе руками облечь мысли в слова.
- С помощью новых связей я могу просто заставить, к примеру, работать какой-нибудь бар или клуб, их принимающий, себе в убыток. К примеру, им не будут поставлять хорошие напитки и продукты для их людей, не будут давать кредиты на развитие, а те, кто будет, пожалеют об этом. К ним будут регулярно приходить ревизоры, малейшее пятнышко на их репутации – а они обязательно рано или поздно в чем-нибудь просчитаются! – превратится в громадное пятно, я об этом позабочусь. Нет, грязным методам места не будет, равно как и провокаторам, это было бы подло. Просто я не дам им жизни. Каждый раз, когда их малолеткам вздумается перекусить какой-нибудь жертвой, мои люди будут рядом, у них за спиной. Ведь у нас наверняка много Носферату, которые хотели бы на нас работать. Да и детей других кланов предостаточно. У Саббата загорится земля под ногами. Их будут ненавидеть. А значит, нас воспримут как спасение. Нельзя недооценивать простых людей, они могут и устать от их бесчинств и слишком большой свободы, которая не дает безопасности. Больше того скажу – у меня в планах привлекать людей, не раскрывая своей сути, для решения особых проблем. 
Вы совершенно правы, шум нам не нужен. Не нужна кровь на руках. Пусть эти змеи сами пожрут друг друга. Нам останется лишь оттеснить их, стравить между собой на нейтральных территориях, загоняя в нужные места, а потом наслаждаться зрелищем. Они итак принесли всем слишком много бед. Как Вам такая линия развития событий, мой Лорд? -  с  хищной улыбкой произнес Владислав, слегка подаваясь вперед.
Да, он понимал, что Себастьян плетет причудливые сети, с помощью которых управляет другими, ибо власть это то, ради чего он существует. И ради чего существует Владислав, и все дети клана Вентру.
С помощью тех же незримых нитей Себастьян также обозначает, как должно выглядеть новое здание нового мира.
А задача Владислава – облекать эти нити в прочный каркас, возводить прочный остов.
Воплощая в жизнь мечты, шаг за шагом, возводить здание нового мира.
Чей-то удел – планировать, чей-то удел – возводить.
Одному такая сложная задача неподвластна.   
Каждый должен заниматься своим делом. Каждый будет исполнять свой долг.

Отредактировано Vladislav Paskevich (2014-03-11 21:07:58)